Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

[4]

Катерина вернулась с прогулки, как обычно, в начале пятого. У ворот Теремков её снова ждал пёс, большой, неопрятный и рыжий. Из тех, что носятся вокруг лошадников на площади у Торговых рядов. Лошадниками зовут частных извозчиков, которые из заурядной услуги катания на лошадях сделали индустрию и сами превратились в аттракцион. Многочисленные, шумные, обряженные в традиционные кафтаны и малахаи, они в выходные с самого утра оккупировали хлебные места, занимая расписными санями и телегами всю площадь и прилегающие улицы, в том числе Теремки. Между повозками, лошадьми и людьми сновали сытые довольные собаки. Где — хозяйские, где — бездомные.

Рыжий всклокоченный пёс впервые пришёл на следующий день после Катиного приезда. Точнее, Катя впервые его увидела. К кому прежде он приходил и как давно завел привычку топтаться у гостевого дома — чёрт его знает. Катерина возвращалась с прогулки — так же, как сегодня, по первым сумеркам — и, приметив непрошеного гостя, огляделась в поисках палки или камня. Кроме снега — ничего. Зачерпнула горсть в обе ладони, подошла ближе. Пёс сидел у калитки и внимательно, в упор, смотрел на Катерину, наклонив большую нечёсаную голову. Его тёмные, изжелта коричневые глаза не моргали, но веки чуть подёргивались, будто пёс сканировал и обрабатывал изображение. Принимал решение, как поступить с незнакомой двуногой.

Катя остановилась в пяти шагах от невозмутимого пса, отряхнула варежки — не кидать же в самом деле в сильное опасное животное горсти рассыпчатого снега.

— Уходи, — сказала Катя псу. Просто, честно, как равному. Пёс встал и ушёл. На следующий день пёс снова встретил её у ворот.

— Уходи, — повторила Катя, оставаясь на безопасной дистанции. Пёс согласился. Помедлил секунду, будто давая ей шанс передумать. Ушёл.

Ещё через день Катя подошла к большому рыжему псу ближе. Бросила на снег половину пирога, только что купленного в уютном «Гнезде Пекаря» в Торговых рядах.

— Хочешь есть? Ешь и уходи.

Пёс не кинулся к еде — вместо этого он особенно долгим взглядом смерил Катю. Получилось, будто сверху вниз. Моргнул. Поднял со снега пирог, аккуратно зажал в пасти, будто боялся сломать, и ушёл.

Сегодня она принесла псу сосиску. Купила на площади у весёлого бородатого мужичка. Уверял, что сосиска своего хозяйства, «без писсицидов». Пёс философски сидел на привычном месте у пустой миски — у калитки Катя поставила посудину, чтобы крошки или мясные объедки, которые иногда оставались, хоть и ел пёс аккуратно, не стали приманкой для других. Хватит одного приблудного друга.

Взаимной приязнью отношения Кати и пса назвать было нельзя. Партнерство. Сильный рыжий пёс и слабая больная женщина договорились: он не делает вид, что ей рад, она не старается с ним подружиться. Так живут в счастливом браке по прошествии двадцати лет.

— Привет. Будешь сосиску? — не то спросила, не то констатировала Катя.

— Буду, — посмотрел на неё пёс.

[5]

Протокол обследования пришёл в сентябре. И как когда-то сообщение от сестры, не сразу достучался до Катиного сознания. Катя готовилась к заседанию правления и, пролистав на автомате почту, переслала «входящее» из немецкой клиники профессору Званцеву. Технические моменты её не касались. Она итак непозволительно много сделала не по делу — по настоянию въедливого «светила» на целую неделю выпала из работы, выехала на обследование в немецкий Гайдельберг. «Там лучшие в мире диагносты по нашей проблематике», — горячился Званцев. Катя, не допускавшая мысли о наличии «нашей проблематики» в собственном теле, уступила Званцеву только потому, что участившиеся приступы боли объективно мешали работе. Да и Званцев, с которым она познакомилась почти сразу, как приехала в Москву, от которого родила единственного сына, не отстанет так просто — будет писать, звонить. Если немецкие врачи за неделю исправят поломку, так и быть, она готова раздвинуть плотное расписание.

Катя не поняла одного: Званцев не ждал от немецких коллег исцеления, профессор ждал диагноза. Диагноза, о котором догадывался, в котором был уверен, но. Но надежды не лишены даже профессора. «Входящее» из немецкой клиники Званцева лишило надежды. Глиобластома. Через год, самое большое полтора, Катерины Леонидовны, Кати, Катеньки не станет.

[6]

Катя выслушала Званцева молча. Без уточнений, без причитаний, по-деловому, приняла диагноз как необременительный, но ненужный факт. Как раз в квартал принимала отчёт о соблюдении норм производственной безопасности. Только что не зевнула и не кивнула в ответ: мол, спасибо, свободен, следующий.