Хэрриет Эванс - Дикие цветы

Тем не менее завтра приезжает Корд, и мы снова будем вместе, все втроем, целых три недели. Я должна заставить себя поверить в то, о чем так мечтаю в глубине души: все снова будет так, как раньше. Ей нужен отдых, я точно знаю. А Алтее и Тони нужно учить свои реплики, так что у нас есть все шансы отдохнуть. И кто знает — может, мы с Беном все еще сумеем зачать ребенка? Я, конечно, видела анализы и понимаю, что они далеки от идеальных, но воля к победе может сдвинуть горы. Мы все еще можем завести ребенка, просто нам будет тяжелее. Но это должно произойти. Я сделаю все, чтобы это произошло.

Ужасные новости с другого конца планеты, Дневник. Тетя Джулз умерла.

Ее больше нет.

Мертва.

Упала в саду, разбита ее голова. Рифма.

Она чувствовала себя хорошо, а на следующий день внезапно умерла в машине «Скорой помощи». Ей было всего шестьдесят, и, знаешь, я всегда думала, что она вернется и я снова буду ее семьей. Буду присматривать за ней. Она бы помогала мне ухаживать за детьми — так, как когда-то ухаживала за мной. Мы говорили об этом. Было бы здорово заботиться о ней и снова обрести свой кусочек семьи.

Странно думать, что я ее никогда не увижу. Похороны уже прошли-говорят, церковь была битком набита, и ее пес Шмитти тоже пришел, с черным бантом на шее. Он завывал во время гимнов-Джулз учила его петь, играла на пианино, когда мы болтали, и он подвывал. О, тетя Джулз! Она была не такой, как другие, в ней жил мятежный дух. Ей было все равно, что думают другие. Правда…

У нее были вьющиеся волосы, щель между передними зубами и розовые щеки. Она была худышкой и ни минуты не сидела не месте, писала разгневанные письма, ходила по делам, устраивала рейды на сорняки в саду.

Она любила Австралию и ненавидела Англию. Она читала «Оз» [197] Австралийский независимый журнал. и «Прайват Ай» [198] Английский сатирический журнал. и не доверяла правительствам. Она писала стихи, и у нее был прекрасный сад. Я сохранила ее фото в саду-она в розовом и бирюзовом, как и ее цветы.

Я должна была встретиться с ней. Встретиться, а не гнить здесь, каждый месяц из кожи вон вылезая из-за каждого малейшего шанса на зачатие. Я должна была снова с ней увидеться.

В завещании тети Джулз есть одна необычная вещь. Я — единственный бенефициар, хотя это не то, что меня беспокоит.

«Моей дорогой племяннице Мадлен Флэтчер я оставляю свое имение. С единственным указанием, что она должна меньше переживать и больше есть».

И далее:

«Я хочу, чтобы после моей смерти сэр Энтони Уайлд (если он пожелает выполнить эту просьбу) рассеял мой пепел на пляже в бухте Уорт на острове Пурбек в Дорсете. Пусть он сделает это в память о тех летних днях, которые мы провели вместе. Также прошу его зачитать известный ему стих из „Бури“, который он декламировал давным-давно, в один из первых наших вечеров. Теперь окончен праздник.

(Ведь это был праздник, верно?)

Пожалуйста, сообщите ему о моем желании и примите извинения, если он откажется выполнять мою просьбу».

Тетя Джулз и Тони? Похоже, что так. Я помню, как после нашей свадьбы Бен сказал, что Тони намекнул ему на что-то подобное, но я не обратила внимания, так как была слишком занята церемонией и связанной с нею чушью. Милый Тони. Милая Джулз. Интересно, что случилось? Я действительно вижу их вместе, хотя они такие разные. У них есть интерес к жизни… Был интерес.

Дорогая тетя Джулз, как же я по тебе скучаю! Что-то умерло во мне вместе с тобой. Что-то, чего нельзя вернуть.

Я попрошу Тони сегодня-и сегодня тот день и время, когда Бену нужно исполнить свой долг.

Он протащил свой чемодан по пыльной улице, а потом — через знакомый красивый маленький лужок, где дикие цветы усердно кивали головками: там росли и ярко-желтый крестовник, и оранжевые и красные маки, и голубая, как глаза младенца, скабиоза — тетя Дина называла их «подушечками для иголок», поэтому Энт не знал их официальных имен. Он провел в дороге уже двадцать четыре часа и начинал сомневаться, сможет ли вообще когда-нибудь добраться до дома, но вот наконец-то оказался здесь после многих и многих месяцев тоски по любимому месту. Небо было бледно-голубым, как цветок барвинка, ласточки кружили над его головой. С места, где стоял Энт, бетонные «зубы дракона» на берегу были не видны, а море напоминало о себе лишь шелестом волн внизу. Ветер играл в траве. Вместо того чтобы войти в дом с улицы, Энт поспешно поднял чемодан по ступеням крыльца, надеясь удивить тетю Дину — вот она, возится с чем-то на кухне. Он поднял руку, чтобы постучать во французское окно, но неожиданно остановился и огляделся. Что-то было не так.