Хэрриет Эванс - Дикие цветы

Он шел домой, слушая плещущееся в бухте море и неизменные звуки разбивавшихся о сушу приливных волн. Он думал о том, как сливались губы его и Джулии, как ее тело прижималось к нему, гадая, почему же она вела себя так — и тут услышал голоса.

— Я уверена, дорогая Дафна, нет. Я не могу.

— Можешь, Дина. Всего один. Давай, дорогая.

— Я все уже сказала, и ты отлично знаешь это! Не будем больше об этом. Я не хочу с тобой ссориться…

Шум от ветра и волн был слишком сильным, поэтому он подошел к дому поближе. Звук шуршащего под его ногами песка казался невыносимо громким.

— …Должна сделать это еще один раз. Мне жаль, но ты должна. Ради него.

— Да, — последовала долгая пауза. — Ради него. Тебе нужно быть крайне осторожной.

— Конечно. Они не станут подозревать такую милую английскую девушку, как я.

Они, кажется, перешли в другое место, потому что следующие их фразы было не разобрать, но, как только Энт тихо забрался на балюстраду крыльца и напряженно прислушался, Дина сказала:

— Думаю, в военное время каждый делает то, что должен.

— Почаще говори себе это, дорогая. — Дафна рассмеялась низким, веселым смехом, от которого у Энта в жилах застыла кровь.

Французское окно открылось, и он, сжавшись, спрятался за домом. Он увидел, как из окна что-то выкинули прямо в дрожащую гущу диких цветов, растущих у дома вперемешку с крапивой. Что-то, что развевалось на ветру.

Волосы. Человеческие волосы.

Энт начал громко свистеть, а затем поднялся по лестнице на крыльцо. Он неспешно зашел в гостиную, хлопнув дверью чуть громче, чем обычно. Дафна посмотрела на него с раздражением и тревогой.

— Ты рано вернулся.

— Ну… — начал было он, а потом увидел тетю. От ее волос остался только неровный ежик. Серые и коричневые пряди лежали на паркетном полу. Дина хлопала себя по шее.

— Ощущения странные. Это Дафна придумала. — Она повернулась к Энту.

Она казалась очень хрупкой со своими огромными глазами и выступающими скулами. На остатках волос блестело больше седины, чем раньше, шея была напряжена.

— Когда-то у меня была такая прическа, и очень хорошо вернуться к ней… Как я выгляжу, Энт? Не слишком драматично?

Он злился — Дина совершенно не походила на себя.

— Замечательно, тетя Ди. Очень эффектно. — Он повернулся к Дафне: — Зачем вы это сделали?

Та пожала плечами.

— Мне было скучно.

Она слегка улыбнулась, и Энт понял, что ненавидит ее.

Первым его талант оценил преподобный Гоудж в последний вечер постановки «Сна в летнюю ночь». Прислонившись к стене и смакуя сливу, он повернул к мальчику свое пухлое, блестящее от пота лицо и сказал:

— Тебе следует подумать об актерской игре, дорогой Энтони!

Энт не понял. Пытаясь стянуть с себя тугое, плотное трико, которое миссис Гоудж откопала на барахолке и очень этим гордилась, он решил, что преподобный за что-то критикует его.

— Я… да, сэр. Я пытался , — смущенно ответил он, дергая непокорные брюки за ластовицу.

Преподобный Гоудж едва не подавился сливой.

— Я имел в виду актерскую карьеру, Энт. Ты очень хорош на сцене и сделал Ника Боттома по-настоящему интересным. Уж не знаю, что ты там такое сотворил, но оно сработало: этот идиот даже стал мне небезразличен.

Энт покачал головой, улыбнувшись своей обезоруживающе очаровательной улыбкой, которой Дафна однажды посоветовала ему пользоваться в случае необходимости. Как часто бывало с ее советами, этот оказался полезным, хотя и получалось, что он играет вне сцены, чего ему совершенно не хотелось.

— О, спасибо вам. Спасибо большое, сэр!

— Это чистая правда. — Викарий оценивающе смотрел на него. — Так же было и с теми маленькими пьесами, что ты разыгрывал на крыльце — с каждой из них. Не важно, играешь ли ты юную деревенскую девицу, или горбуна, или толстого старого викария вроде меня, ты всегда делаешь их живыми, дорогой Энт.

В импровизированном шатре, воздвигнутом в саду викария и служившем «кулисами» в духе труппы бродячих актеров эпохи Реставрации, царил богемный хаос. Это был последний вечер постановки (последний из трех, но они все равно уже мнили себя профессионалами), и атмосфера сложилась возвышенная. Елена и Деметрий, которых играли, соответственно, директриса деревенской школы и одноногий почтальон Джим из Суонеджа, медленно танцевали друг с другом перед двумя подсвечниками, свечи в которых шипели и потрескивали в сумерках. Джо Гейдж помнил весь текст своей роли, чем вызывал непрекращающиеся овации. Джейн Гоудж приготовила вина из бузины, и Энту даже разрешили выпить стаканчик. Солнце не спешило скрываться за горизонтом.