Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Как я люблю ее, мою Земфирочку, — прошептала Снежана и вновь зарыдала, уткнувшись лицом в колени, сквозь слезы подвывая песне. Поднявшись с дивана, Муся вышел из комнаты. Снежана, подпевая Земфире, даже не спросила, куда пошел ее Ромашка, словно забыла про него, словно и не было его.

Спать не хотелось, домой идти тоже. На родителей Мусе было наплевать, рассказ утомил его… и в тоже время… «Пускай поволнуются, — промелькнуло у него в голове. — Если вообще будут волноваться».

Стоя в коридоре, Муся колебался не больше мгновенья, он свернул в ванную, в кухне горел свет, и окно, соединявшее кухню с ванной, освещало ванную достаточно. Войдя и закрыв за собой дверь на щеколду, Муся сразу же посмотрел туда, где был крюк для душа. Высокий мужчина мог повеситься на нем не иначе, как падая на колени.

Внимательно Муся осматривал этот крюк… и, вдруг вздрогнув, Муся отшатнулся, если бы не рука, которой он зацепился за батарею, он наверняка бы споткнулся и упал, — буквально одну секунду, так, словно это было наяву, а не Мусино воображение, он увидел: на крюке, высунув язык, висел подросток. Язык высунулся весь, мерзкий, синеватый с пупырышками, как коровий — подросток точно дразнил Мусю: «Что, видел? Вот! Так тебе, получи!»

Не зная зачем, Муся пальцем стал тянуться к языку, чтобы коснуться его, потрогать — мягкий ли он. Но только он протянул руку, как подросток исчез.

— Идиот! Это же глюк, — вполголоса, но очень искренне и нервно засмеялся Муся. — Глюк, это же глюк, — повторил он, закатившись в больной, тихой истерике. — Идиот, — повторял он, сев на край ванны. Истерика продолжалась долго. От боли в мышцах живота и лица Муся уже не мог смеяться, но смех не отпускал, силой он сдерживал его, но улыбка помимо воли расплывалась во все лицо, причиняя физическую боль. Открыв щеколду, Муся вывалился из ванной и, держась руками за стены, добрался до спальни и, рухнув на диван, сразу же забылся в глубоком, бесцветном сне.

— Ромашка, просыпайся, солнышко взошло!

Собравшись сладко потянуться со сна, Муся замер.

— Просыпайся, Ромашка, ты же цветок солнца, твои лепестки, как лучики солнечные, и к солнышку тянутся, а солнышко уже взошло.

Это, определенно, говорила Снежана. Какое там сладкое потягивание со сна… Муся явно лежал на Снежанином диване, в Снежаниной комнате, Снежана явно стояла сейчас над ним. Открыв глаза, он увидит ее, а может быть, и ее маму, папу, мужа, да мало ли еще кого можно увидеть. Муся гадать не стал, открыл глаза и откинул с лица одеяло. Яркое солнце освещало комнату и Снежану. Счастливая, она стояла над Мусей, голову ее украшал венок из белых крупных ромашек. Высоко подняв руки, Снежана пальчиками осторожно трогала венок, словно проверяя, не рассыпался ли он, цел ли. Нагое тело ее прикрывала сеть-накидка, сплетенная из черных редких нитей. Нити были местами разорваны, местами истерты до толщины иголки. Размера накидка была небольшого, спадая с плеч, она только чуть-чуть прикрывала бедра, и вся, абсолютно вся, была утыкана сухими цветами. На груди скукожились желтые нарциссы, ниже беспорядочно торчали цветки гладиолусов, ромашек, гвоздик, даже парочку сухих петуний заметил Муся. Словно из самого ее тела лезли цветы и, так и не сумев пробиться, сдохли, запутавшись в черной истрепанной сети.

— Правда, я красивая? — танцуя бедрами, счастливо улыбаясь, пропела цветущая Снежана. — Я так люблю цветы. Мне никогда и никто не дарил цветы, я сама себе их дарила. И ты, вот, не дарил мне цветы. А я их люблю. Правда, я цветок?

«Клумба», — мысленно ответил Муся.

— И ты цветок, — танцуя бедрами, пела Снежана, — ты — Ромашка. Я сплела этот венок вчера утром, и он материализовался в тебя, появился ты — ты же Ромашка. На голове моей венок из Ромашек, и у ног моих лежит Ромашка. — Снежана танцевала на диване. — И у нас будет ребеночек — маленькая Ромашка, цветочек, выращенный нашей любовью, — не меняя детской интонации, без всяких пауз продолжала она. — И родится он от Снежаны — белой, как снег — снегом стать, белым снегом стать. Я снежинка, белая снежинка, а ты белая Ромашка — снегом стать, снегом стать…

Муся не выдержал. Резко откинув одеяло, он вскочил с дивана, грубо отпихнул это цветочное пугало, счастливо танцующее бедрами, и, нервно озираясь в поисках одежды, высказал все прямым текстом: что он думает о Снежане, о снежинках и о зиме в целом.