Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Так, — испуганно подтвердил Женя.

— Что она сказала, когда вошла в учительскую?

— Она сказала… что «у нее сердце»… «а там Мамкин»… и еще: «убийцы» — и все.

— Садись.

Испуганный Женя, плюхнулся на стул.

— Ну и где же он? Смылся?

— Мы не знаем.

— А кто знает?

— Я не знаю.

— А где Мамкин? Мамкин-то где? Ваньку кто-нибудь видел? — очнувшись, зашелестел класс.

Попрощавшись с Никанычем, Ваня шел домой с очень противоречивыми чувствами. То, что Никаныч так вдруг и так скоро отправил его домой… и еще, его такая ласковость… Ваня не знал, что и думать. Он был не таким уж слепым, чтобы не отличить отцовскую нежность от… какой-то непонятной, странной… Ваня и слова-то не мог подобрать подходящего. И верить в свое предположение страшно боялся: «Нет, нет, все это ерунда… Просто он очень добрый и чуткий — только и всего. Ведь бывают же такие люди — ласковые и чуткие. И он именно такой — ласковый и чуткий… и добрый. Вот поэтому он такой… И все…» — от этих мыслей у Вани заболела голова. Как он дошел до дома, он и не помнил, очнулся, когда оказался на четвертом этаже в своем подъезде… Очнувшись, мотнул головой, спустился на свой второй этаж, удивляясь, как он так умудрился этаж свой пропустить, и, уже стараясь не думать ни о чем, открыв дверь, вошел в свою квартиру. Раздевшись, сразу же лег в постель и забылся в тревожном сне. Сон был обрывочный, сумбурный, Ваня не то убегал от кого-то, не то догонял: подушка с одеялом, отброшенные, валялись на полу, дергая руками и ногами Ваня бормотал:

— Не буду… это не я… Все здесь лишние. Уйдите, я вас…

Ваню разбудила Лиза. Испуганная девушка прибежала к своему братику рассказать страшный сон, как ей приснилась корова, которая хотела своим длинным языком лизнуть Лизу. И Лиза так испугалась, что корова не просто лизнет, а слижет с Лизы всю ее нежную кожу, что Лиза проснулась в холодном поту и прибежала к своему Ванечке, чтобы рассказать ему этот страшный сон. Лиза, хотя и была старше своего братика на три года, нередко забегала к нему в спальню, разбуженная то коровой, то еще каким-нибудь страшным сновидением. Сны ей снились каждую ночь; хорошие она рассказывала Ванечке утром, когда он собирался в школу, но если ей снились сны ужасные, она тут же спешила к братику за утешением. И Ваня, бывало, что и целый час утешал перепуганную Лизу. Обнявшись, они сидели на Ваниной кровати, Ваня гладил ее по головке и шептал, что все это ерунда, и корова ерунда, и все остальное — тоже ерунда. Утешившись, Лиза целовала Ванечку и, успокоенная, уходила к себе в комнату.

В эту ночь, может, впервые Ваня не стал утешать Лизу. Сначала он долго делал вид, что не просыпается. Сдавшись, он все-таки поднялся на кровати и сказал: «Лиза, мне очень плохо, прости меня, я не могу с тобой разговаривать». Услышав это, Лиза испугалась окончательно и тихо, со всхлипом, зарыдала, упав на колени возле братиковой постели. Скорее всего, это и была последняя капля. Лицо Вани изменилось, бледный, он тупо смотрел на белую от лунного света, рыдающую, стоя на коленях, сестру, голова его закружилась, и он забылся в обмороке. Наплакавшись вдоволь, Лиза вытерла слезки и, успокоенная, вернулась к себе в комнату досыпать. Лихорадило Ваню всю ночь, лихорадка не отпускала и утром. Как раз перед этой ночью, мать Вани вышла на работу на двое суток, бабка еще поутру ушла куда-то на целый день. Лиза, радостная, забежав утром к Ване, быстро рассказала ему, что корова ей больше не снилась, а приснился ей президент Путин, который лично обещал подарить ей цветы и предлагал выйти замуж. Ни корова, ни Путин Ваню нисколько не тронули, он даже не улыбнулся. У него были свои сны, гораздо более страшные, чем Путин и корова. Он лежал, слушая Лизу, а перед глазами его рисовалось ласковое лицо Никаныча, и никак он не мог прогнать его. Выговорившись, Лиза так же внезапно убежала. Уже в семь тридцать начинался ее любимый сериал.

Нужно было собираться в школу, и мысль эта была, пожалуй, самая страшная. Все бы отдал Ваня, чтобы не было вчерашнего дня… не было бы расписки… И, только подумав о ней, он зарыл голову в подушку, накрылся одеялом и, чуть не плача, впился зубами в свою руку, от боли полегчало, но не надолго. Скорчившись червяком, Ваня забился в самый угол кровати и, мучимый мыслями, ощутил такую невыносимую режущую боль, что вновь забылся в обмороке.

— Ну, хорошо, Мамкин появится, пусть зайдет ко мне. А сейчас, если хоть один… вякнет, будет иметь дело со мной, — и Гоблин, широко расправив плечи, вышел из класса.