Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Понял, — уже без гонора вымолвил подросток.

— Кто вам это сказал, Абрамчик? — Макс окинул пацанов звереющим взглядом.

— Абрамчик, — согласились несколько пацанов.

— Где он?

— Да, там… — замялись пацаны… — вон он, — вдруг выкрикнул один из них.

Абрамчик быстро спускался по лестнице.

— О, Макс, — приветливо махнул он рукой. Подбежав, Абрамчик пожал Мусе руку, затем Максу. — Мусь, тут пацаны расписку хотят посмотреть.

— Какую расписку? — улыбнулся Муся.

— Ты чего, Мусь, я не понял. — Абрамчик слегка ошалело посмотрел на Мусю. — Ты потерял ее?

— Угу, — согласился Муся.

— Ты… блин! Как ты мог? Я так и знал…

— На урок пора, — произнес спокойно Муся и, кивнув Максу, вышел из круга. Макс последовал за ним. Вдруг он остановился, повернулся к заторопившемуся за ними Абрамчику: — Пойдем, поговорим.

Ничего не понявший Абрамчик последовал за Максом.

Многие подростки также пошли следом, некоторые же, зло ухмыльнувшись, дескать, все с вами, парни, ясно, вышли на улицу.

Второе опасение Муси подтвердилось как раз на лестнице.

На площадке, широко разведя руки, как старый добрый приятель, стоял Никаныч.

— Друзья мои любезные, вы не представляете, как я рад вас теперь видеть… Ну, что же вы, смелее, смелее поднимайтесь, — манил он застывших в нерешительности подростков, — Ну, что же вы… Вот встреча, вот встреча… поднимайтесь, поднимайтесь, — подталкивал он их уже в спины.

Нехотя, подгоняемые разливавшемся в любезностях Никанычем, подростки шагали по коридору второго этажа. В том, куда их гнал разлюбезный Никаныч, сомнений не было ни у кого. И приторная его ласковость подтверждала это лучше любых слов и окриков. Именно она заставляла подростков шагать все медленнее и медленнее. Макс, после каждого прикосновения Никаныча, передергивал плечами, останавливался, но, понимая, куда его ведут, в бессильной злобе стискивал зубы и продолжал тихо отсчитывать шаги по школьному коридору. Абрамчик стал еще меньше ростом, и уши его до того раскраснелись, что встречавшиеся девчонки из младших классов хихикали, глядя на его уши, шушукались, а одна даже пальцем на Абрамчика показала. Столь унизительное и демонстративное конвоирование довело Макса до отупения, сквозь счет шагов, мысленно, Макс клял все и всех, и мстить Никанычу решил скоро и жестоко.

— Ну, что ж, друзья мои, — обогнав их, Никаныч сам открыл перед ними дверь приемной директора и, с улыбочкой швейцара, вошел последним (и даже сейчас… нет, нет, нет — тем более сейчас , Никаныч никак не мог обойтись без лицедейства; что-то откровенно злое и мстительное сквозило в этом лицедействе).

— Марина Ивановна у себя? — больше для проформы, спросил Никаныч у молоденькой секретарши Светочки.

— У себя, — не отрываясь от компьютера, подтвердила Светочка.

— Вот и замечательно. Юдин и Абрамов сядьте здесь, — Никаныч указал на стоявшие вдоль стены стулья. — Ну, а вас… Быков… я приглашаю пройти в кабинет к Марине Ивановне.

Пропуская вперед Макса и уходя следом, Никаныч обернулся и бросил сидящим:

— Ждите. Будет и ваша очередь.

Не обращая внимания на подростков, Светочка продолжала что-то отстукивать на клавиатуре компьютера; что творилось в кабинете директора, из-за двух дверей не было слышно. Только Никаныч закрыл за собой дверь, Абрамчик схватил Мусю за руку и сбивчиво зашептал:

— Делать-то что теперь будем?!.. Ваня стуканул, гад… делать-то что?!..

Муся спокойно высвободил руку, внимательно посмотрел на раскрасневшееся, испуганное лицо Абрамчика: его хомячьи щеки, оттопыренные уши, горящие запуганные глазенки… и вдруг, больно схватив его за ухо и притянув к себе, произнес:

— Знаешь, почему хомячков не любят? На крыс похожи. Только глупее.

Ошалевший Абрамчик даже не дернулся, только сморщился и от боли и страха совсем стал багровым. Отпустив его ухо, Муся закинул ногу на ногу, обхватив колено ладонями, и, больше не произнося ни слова, отвернулся к окну. На подоконнике стоял небольшой приемник и чуть слышно пел; из-за помех Муся разобрал лишь только слова припева: «И мое се-ердце остановилось, мое сердце за-мер-ла…»

— Ром, ты чего… — очнувшись, выдохнул Абрамчик. — Ты чего хватаешься?

Муся молчал.

— Ты думаешь, это я! Да? Ты думаешь, что это я? Ром, это не я, это Ваня.

Сам факт, что его, Абрамчика, схватил за ухо Муся, друг, старый добрый друг, который и слова никогда грубого не скажет, не говоря уже про хватания за уши, для Абрамчика был ударом… Муся! Муся!! схватил его за ухо. Потерянный Абрамчик искал Мусины глаза, чтобы только посмотреть в них, только услышать — за что? За что его так? Что он сделал? В чем он виноват? Ни о какой обиде и не думал сейчас Абрамчик, он только хотел понять — за что?