Денис Коваленко - Татуированные макароны

Уже потом Муся узнал, что это портреты Пушкина, Толстого, Достоевского, но тогда, впервые, эти серьезные потускневшие от пыли и времени лики казались волшебными и загадочными; такое чувство страха и благоговения испытывает глубоко верующий человек, оказавшийся перед святыми образами. Муся был очарован этой маленькой, обычной библиотекой. И, если первое время мать таскала его с собой исключительно для того, чтобы не оставлять одного дома — детский садик Муся сразу воспринял в штыки, — то после мать, совсем не боясь за сына, могла оставлять его в библиотеке хоть на целый день, зная, что в любое время она найдет его сидящим за вторым столом у окна, за книгой.

Читать Муся научился быстро и первое время читал все подряд, ему был важен сам процесс получения из букв слова, что оно обозначало, его это пока не интересовало. Потом он каким-то внутренним чутьем выбирал именно те книги, какие были ему интересны. Он сам лазил по стеллажам и сам находил нужную книгу. Сначала он проглотил все сказки, и чем больше он проглатывал их, тем больше вставало перед ним вопросов: почему Иван — дурак? И если дурак, то почему все лучшее доставалось ему? Слово дурак, благодаря матери, у Муси четко ассоциировалось с чем-то плохим, а он всегда все прочитанные сказки непременно переводил на жизнь. Почему бедным быть хорошо, а богатым плохо? Почему сильный не всегда добрый? Почему добрый обязательно убивает злого? Почему, если богатый, значит глупый, а нищий, значит умный? Много появлялось вопросов, и чем больше он читал сказок, тем сильнее убеждался, что есть два мира: один, это в котором живет он сам, и другой — который есть в книгах. И эти два мира никак между собой не пересекались. Взрослея, Муся отошел от сказок, но и книги, в которых не рассказывалось о колдунах, ведьмах и домовых, так же ставили его в тупик: если герой был бедным, умным, добрым и честным, то обязательно он был несчастным; но даже если герой был глуп, богат, обманщик и злодей, то и в этом случае он оказывался несчастным; а если вдруг герой оказывался счастливым во всех отношениях, то это получалась неправда. Муся это чувствовал сразу и тут же отказывался от такой книги. Ему не интересно было читать о счастливом, во всех отношениях, герое. В книгах он искал подтверждение своей жизни. Он очень быстро наелся сказками и героическими романами. Ему хотелось видеть правду — ту правду, в которой жил он. А эта правда была такова: человек несчастен изначально, и счастливым быть не может. Единственное, что может отвлечь его от собственного несчастья, это несчастье другого. Счастье — когда рядом есть несчастье; богатство — когда рядом есть бедный; сила — когда рядом есть слабый. И так во всем. Муся уяснил это для себя окончательно и бесповоротно.

Это видел он в книгах; это видел он в своей жизни. Другого он не видел, и в другое он не верил. Если сделать кому-то плохо — обязательно себе сделаешь хорошо. Если сделаешь кому-то хорошо — не обязательно, что себе сделаешь хорошо. Мир грязен и лицемерен. Для Муси это была истина. К пятнадцати годам он понял это разумом; в шесть-семь лет — он не понимал этого, но уже чувствовал. Ему странно и неприятно было видеть, что дома мать за каждый пустяк ругала его бранными словами, а в библиотеке, когда он тихо весь день сидел за книгой, как экспонат, показывала его своим подругам и нахвалиться на него не могла. И все ее подруги и знакомые восхищались таким умненьким и послушным мальчиком, который вместо того, чтобы шаболду на улице околачивать, примерно сидел в читальном зале и читал книжки. И каждый непременно считал своим долгом подойти к нему, погладить его по головке и сказать: «Умница, Ромочка». И непременно добавить: «Читай, читай, я больше не буду тебе мешать». Мать же, словно нарочно, приводила своих знакомых в библиотеку, чтобы те видели, какой у нее примерный сын, видели и лопались от зависти. Тогда, может быть, Муся и приобрел свою привычку улыбаться. Молча сносил он эту благонравнейшую пытку, и каждый раз, когда его гладили по головке, он улыбался, мысленно уже ненавидя этого человека на всю жизнь. Улыбка же делала свое дело, растроганный видом такого тихого, умненького и доброго мальчика, гость непременно дарил ему шоколадку или другой гостинчик, говорил: «Читай, читай, я больше не буду тебе мешать», — и на цыпочках тихо удалялся, чтобы поведать счастливой матери о том, что иметь такого ребенка — для любой матери истинное счастье. Но эти эпизоды были бы не полной картиной Мусиной ненависти. Последняя точка была поставлена как раз последним летом перед школой.