Денис Коваленко - Татуированные макароны

Летом детская библиотека умирала. Не выезжающий никуда из города, Муся безвылазно сидел в читальном зале. Если хотя бы один ребенок раз в неделю заходил в библиотеку, предпочитая ее реке или просто беготне по двору, это было хорошо. Но обычно, с десяти утра до шести вечера, Муся сидел в библиотеке один, ну, еще мать, конечно.

Это случилось в июле. Сидя в прохладном подвале читального зала, Муся, увлеченный Фенимором Купером, не заметил, как над ним склонился молодой человек. Муся даже вздрогнул от неожиданности, настолько тих был тот полдень, что обычные слова «умница, Ромочка» прозвучали для Муси буквально выстрелом. Человек этот заходил в библиотеку довольно редко, но всегда с богатыми гостинцами. Погладив Мусю по головке, он положил перед ним большую гроздь винограда, умилившись Роминой улыбкой, еще раз тронул его волосы и тихонечко удалился в абонементную комнату. Слишком было тихо в библиотеке, чтобы Муся не услышал перешептывания молодого человека с матерью. Сначала шепот был о замечательном тихом мальчике, целыми днями читающем умные книжки. Но что-то заставило Мусю отвлечься от книги и чутко прислушаться к странному шепоту и не менее странной возне, происходившей за перегородкой. Муся не слышал, а больше ощущал всем своим телом, даже мелкая дрожь тронула его спину…

— Перестань, он же там, — тихо шептала мать, — услышит же… ну, какой ты… — дальше было слышно только дыхание — прерывистое, сдавленное, и, следом, Мусино ухо резануло хлюпанье. Он так четко его слышал… и так четко себе представил… Точно такое же хлюпанье он не раз слышал ночью дома, правда, дома хлюпанье дополнял скрип…

В читальный зал неслышно вошла мать. Муся не поднимал глаз, он не видел мать, он чувствовал ее. Почувствовал он и то, как, минуя читальный зал, вышел на улицу молодой человек, мать обернулась, махнула ему рукой и, еще с минуту постояв, так же молча вернулась к себе в абонементную. Не видя строчек, лишь по инерции переворачивая страницы, Муся до вечера сидел, бессмысленно уткнувшись в книгу, странно улыбался непонятно чему, и единственное, что владело его мыслями весь тот день, было это влажное хлюпанье…

Наконец автобус остановился, двери открылись. Утомленный и раздраженный, Муся выдавился из салона на улицу. Сощурившись, чуть подавшись вперед, он быстро шел, мимоходом отвлекаясь на горящие огни витрин и рекламных щитов, и, чем больше смотрел он на них, тем уже становились щелки его глаз… и вот уже Мусю начало трясти, и тошнота подошла к горлу… Каждое лицо, проплывавшее мимо, пристально разглядывало его и так и хотело раскрыть свой рот и показать Мусе фиолетовый пупырчатый язык. Муся это чувствовал: каждый прохожий, будь то старуха или ребенок, так и порывался открыть рот и высунуть свой язык. Качнувшись, Муся резко завернул за угол дома и, уперевшись руками о стену, без сил уронил голову. Так он простоял с минуту. Голова закружилась и его стошнило желчью: с утра он не ел ничего и, давясь, выплевывал на асфальт зеленовато-желтую прозрачную жидкость. Сколько он так простоял, он не помнил. Вывел его из оцепенения какой-то мужичок.

— Вот, козу хочу покормить, — тронув Мусю за плечо, хрипло произнес мужичок. Муся обернулся. Мужичок был спившийся, в протянутой к Мусе руке держал он несколько капустных листьев. — Цирк к нам приехал, — продолжал мужичок, — а там коза… И я, вот, хожу ее кормлю. Она капусту жрет.

Повернувшись спиной к стене, Муся сполз на асфальт и, сидя на корточках, беззвучно закрякал длинным и монотонным смехом. Смеется он или плачет, мужичок не понял, сел рядом на корточки и вновь повторил:

— Козу я хожу кормить… Капусту она любит… из цирка она.

— Да ты сам из цирка! — в лицо ему сквозь смех крикнул Муся.

— Не, я не из цирка… я здесь живу… вон в том доме… — и мужичок показал на дом, — может, у тебя сигареточка будет, закурить?

Вскочив с корточек, Муся сладко потянулся, хлопнул алкаша по спине, весело соврал: «Не курю, спортсмен», — и, резво выскочив из подворотни, бодро зашагал к фонтану.

Половина лавочек возле молчавшего фонтана пустовали, сев на одну из них, словно нарочно, под свет фонаря, Муся, вспоминая мужичка и представляя, как тот кормит козу, вздрагивал в тихом смехе.

— А вы красивый, — сладко прозвучал женский голос. Муся обернулся. В темноте кустов слева от него на этой же лавочке, откинувшись и упершись руками о скамейку, сидела молодая женщина, на вид не больше тридцати лет. Голова ее была высоко поднята, и взгляд упорно что-то искал в небе. Женщина улыбалась, улыбалась как-то по-детски, слегка рассеяно и… непонятно чему. Странная улыбка ее не вязалась с пристально разглядывающим небо взглядом.