Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Мне было хорошо, — точно боясь вызвать его гнев, торопливо прошептала она, — я не притворялась, мне было хорошо, — просящая улыбка показалась на ее губах, — я пойду… мне правда было хорошо.

— Я не отпускал тебя, — ровным голосом ответил ей Черкасов.

— Но ведь мне было хорошо.

Жене показалось, что сейчас она закричит.

Мгновенно в руке Черкасова очутился нож. Щелчок — и лезвие с готовностью выскочило наружу.

— Пожалуйста, — глаза ее стали влажными.

— Ты обманула меня, — ровный жесткий голос, — я этого не люблю.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласилась она и даже выдавила подобие улыбки.

Черкасову вдруг стало весело. Игриво глянув на девушку, он сказал ей:

— Не правда ли, все это бессмысленная глупость?

Она замотала головой и тут же закивала, не зная, какого ответа ждет от нее этот страшный молодой человек с режущим грязно-карим взглядом.

Черкасов сделал знак рукой:

— Иди сюда.

Женя подошел.

— Она твоя, — Черкасов одновременно следил и за ней, и за Женей, точно боец, окруженный несколькими противниками и готовый отразить удар любого из них.

— Не хочу, — мотнул Женя головой.

— Не придуривайся, — в тоне Черкасова появилась угроза. — Стоять, — тут же рявкнул он ей, когда она сделала движение в сторону выхода. — Подойди к нему и сделай все сама.

— Он не хочет…

Черкасов только посмотрел на нее — этого оказалось достаточно. Вздрагивая, она подошла к Жене и опустилась на колени. Женю затрясло.

— Не хочу! — он схватил ее за волосы и наотмашь ударил ладонью по затылку.

Свалившись, сжавшись, она спрятала лицо в грязную гнилую землю… Черкасов спокойно осматривал ее сумочку.

— Три тысячи рублей — всего лишь? — засунув деньги в карман, он бросил ей сумочку, заключив: — За удовольствие надо платить.

— Это моя зарплата, я сегодня зарплату получила, — плакала она, не отрывая лица от пола, — мне еще дотацию заплатили…

— Пойдем, — кивнув Жене, Черкасов вышел на улицу.

Он шел быстро, не оглядываясь. Догнав его, Женя пытался поймать взглядом его глаза. Черкасов упорно не обращал на него внимания.

Быстро дойдя до остановки, убедившись, что автобуса нет, Черкасов, не медля, пересек дорогу. На противоположной остановке в автобус входили люди. Черкасов не торопясь вошел последним, услужливо пропустив Женю вперед. Все это время Женя старался встретиться взглядом с Черкасовым. И все время Черкасов упорно не позволял ему этого.

Вышли они на следующей остановке. Черкасов не проронил ни слова. Через минуту Женя сорвался. Он говорил негромко, торопливо и, казалось, готов был вот-вот заплакать.

— Нас же посадят, ты — псих, ты изнасиловал ее, ограбил, а я был рядом, я ударил ее, я пособник, нас посадят, ты — псих, ты — извращенец…

— Слушай, — Черкасов, наконец, посмотрел ему прямо в глаза, — а чего это, собственно, я тебя терплю, какого черта я с тобой нянчусь? Пошел к черту отсюда.

Женя заткнулся, точно ему самому ладонью по затылку саданули. Замерев, он смотрел, как неторопливо Черкасов удалялся в сумеречную глубину двора: пять шагов, десять шагов, тридцать шагов… Женя уже не видел его… Рванувшись, он побежал. Черкасов, как ни в чем не бывало, засунув руки в карманы куртки, шел по дороге, даже песенку какую-то мурлыкал. Тяжело дыша, Женя зашагал рядом. Черкасов не замечал его.

Они вышли на ярко освещенную, широкую, многолюдную улицу.

Что-то изменилось в Черкасове, даже походка его показалась Жене не такой уверенной; крепко держа руки в карманах, как-то уж совсем ссутулившись, шел он, щупая прищуренным взглядом асфальт. Проходя мимо урны, он вытащил из кармана куртки руку со скомканными и мусолеными все это время купюрами и бросил их в урну — естественно, как мешающие, давно таскаемые фантики от съеденных шоколадных конфет. Уж не случайно ли он это сделал, мгновением решил Женя, но нет, следующий жест говорил, что нет. Сотню метров шел потом Черкасов и тер вспотевшие и, видно, зудевшие ладони, словно держали они какую-то липкую мерзость. Не удовлетворившись одними этими потираниями, Черкасов достал платок, поплевал на него и тщательно вытер им ладони, после чего выбросил платок в урну — нет, он знал, что выбрасывал деньги.

Женя был раздавлен: такого дня он не мог и придумать. Так не бывает. Такого не бывает. Зачем это так?! Саша жесток, безумен… Но сам-то Женя не такой, сам-то он… нормален; ему зачем это, ему-то это зачем?! Бежать! Бежать! Подальше от жестокого, бессмысленного идиотизма — другого слова нет, и быть не может — жестокий, бессмысленный идиотизм… Бежать, бежать, пока… пока… — мысль завязла, застряв на этом «пока». Пока что? Что пока? Что может случиться дальше? Что еще может прийти в голову этому… человеку?..