Денис Коваленко - Радуга в аду

— И так, без носков и ушел? — ужаснулась Людочка.

— Нет, — печально улыбнулся Андрей, — мне хозяин, хороший, к слову, хирург, из своего гардероба новые дал, и, как хозяин, был на моей стороне. Но принято у них так, он от того сам все эти визиты не любит. Хороший человек, — повторил Андрей. — Когда все сидели, выпивали, одна из дамочек, то ли уязвить его хотела, то ли еще зачем, спросила, и с таким еще превосходством: «Ну, как там у вас дела в вашей клинике»? Он, молодец, ответил ей, спокойно и так естественно: «В клинике? — Ну что вы. Клиника, это что-то загранично-свежее, в иссиня-белом халате, и ласковым кошачьим взглядом, где поблескивают перечеркнутые змейки долларов. А где я работаю — всего лишь больница, где только уставшая пожилая санитарка, молодая озлобленная медсестра, и, ко всему равнодушный врач неопределенного возраста». — И никто даже не усмехнулся, до того он это искренне и естественно произнес.

Людочка подлила ему еще чаю.

— Ну, ничего, произнес Андрей, — потом одного из этих иностранцев… судьба преподнесла ему урок. Не без моего участия, конечно, но это уже не важно, — он пригубил чаю, — когда уже уезжали, группа этих иностранцев решила по России попутешествовать — с провинцией познакомиться. И как раз в том же поезде, в котором я домой ехал. Группа в один вагон вошла, а какой-то… места ему, может, не хватило, в мой вагон сел, и — вот судьба, на вторую полку прямо надо мною. Меня он, как будто не узнал; зашел в вагон и в ботинках своих, которые… Словом, зашел, и сразу на верхнюю полку — как был в ботинках, в штанах, в куртке — на постель. И, не знаю, может, у них в Европе ноги вообще мыть не принято, может, потому они везде в обуви ходят, только у этого и через ботинки носки так… пахли, что… жуть как воняли. Чувство, скажу вам, не из приятных. Тем более, еще и ворочается, и подхрапывает как-то, — Андрей попытался воспроизвести это подхрапывание , получилось неприятно, — как животное какое-то, и еще эти его ботинки — над моей головой! — словом, не пересказать. Уснул он. Ворочается. А мне — какой тут сон. И что-то хлоп — по стеночке, и на меня — плюхнулось что-то. И лежит это что-то у меня под боком. Пощупал — вроде портмоне. Из заднего кармана, скорее всего, вывалилось. Это ж надо, додуматься, кошелек в заднем кармане, да еще и уснуть так. Лежу, мысли гоняю; думаю — сейчас вот, разбужу его, чтобы кошелек отдать, наверняка, решит, что я ограбил его, или хотел ограбить. А еще хуже — буду будить его, увидит в моих руках свой кошелек — точно, решит, что обокрал. Нет, думаю. Спишь ты, и спи. Ничего я не знаю, сплю я, выронил и выронил, утром разберемся. И я как-то так не заметил, и, правда, уснул. К кошельку этому и не прикоснулся, как упал он, так и пролежал до самого утра. Проснулся я, и… Этот иностранец взял, и сошел среди ночи на какой-то станции. Просто взял, и сошел! — даже с какой-то восторженностью повторил Андрей, — удивительно беспечный народ.

— И что дальше? — в каком-то волнении не удержалась, спросила Людочка.

— Утро, — ответил Андрей, — кошелек лежит у меня под боком, иностранца нет. И как это понимать? Проводнику кошелек, что ли, этот нести, ага — сейчас. Я вышел в туалет, осмотрел кошелек: там двести евро, мелочь какая-то металлическая, права водительские, карта кредитная… Я так и решил: будет тебе наука. Деньги себе в карман — совестно, конечно, — глянул он на Людочку, та с пониманием, вздохнула, — а что делать, не искать же мне его по всей России. А все остальное — в нужник. И совесть меня мучила — ровно до обменного пункта. А то, ковры топтать, да в башмаках на постель на вторую полку — совесть их не мучает… Был бы другой какой человек, а этот… так ему и надо, — совсем разволновавшись, заключил Андрей.

— Все правильно ты поступил, — оправдала его Людочка, — деньги ты эти не украл. А так, мало ли, кто там кошельками расшвыривается. Так что, все правильно ты поступил, — сама, разволновавшись, заключила и она.

Какое-то время сидели молча, и молчание было какое-то неловкое . Точно, что Андрей, что Людочка жалели, что история эта прозвучала при Вадиме, который ни словом не обмолвился, все слушал и только улыбался всё, и всё с каким-то таким видом, что…

— Ну, что, Людочка, пойдем мы? — Андрей поднялся.

— Да, конечно, я, в принципе, готова, — Людочка вышла в свою комнату.

— А у меня тоже был случай, — вдруг сказал Вадим, — сегодня утром, вот только что, армянина-сапожника избили только за то, что он армянин. Вот такой вот случай, — и он к чему-то усмехнулся.