Денис Коваленко - Радуга в аду

— Во дела! — в тишине произнес кто-то. — Во евреи дают. Какие-то маньяки… в натуре…

— А, знаешь, чем они всё это оправдали? В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым. Нет царя? — ладно. Господь им дал царя. Думаете, что-нибудь изменилось? Черта с два; все то же: брат — брата, сын — отца, режут, насилуют, предают. Сын царя Давида, имя у него еще такое смачное, запоминающееся — Амнон, полюбил дочь Давида, затащил ее к себе в комнату, та: Я ж сестра тебе. Он: Все нормально — люблю, мочи нет. Та, последний аргумент: Поженимся. Тот: Ты чего, не врубаешься? — невтерпеж мне — люблю. И, конечно, познал ее, со всеми пристрастиями, лишив невинности и все такое. Познав, выгнал, делов-то. Его, конечно, брат ее порешил, кишки выпустил, но все это уже так, мелочи. Одна глава меня просто из себя вывела: как наимудрейший царь Давид, именем Господа, расправился с необрезанными язычниками аммонитянами. Захватил их столицу, разграбил, вывез все золото, но это еще ничего. А народ бывший в городе, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитянскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим.

И, после всего этого, они про Освенцим всем рассказывают и про Холокост. Газету недавно читал, статья там любопытненькая: французы требуют у турок признать геноцид армян в начале двадцатого века. Понятно, турки артачатся, меня умилило выступление главного раввина Москвы, который так витиевато высказался, что чего там спекулировать на каком-то геноциде каких-то армян. Вот Холокост — вот когда евреев в обжигательные печи и под железные молотилки, это да, это преступление, которое все должны признать; за одно это — только еврея увидел, сразу в ноги ему, ботинки лизать: Прости меня евреюшка, что за то, что Господь наказал тебя, такого жестоковыйного, делающего неугодное в очах Его, что поклонился ты золотому тельцу и подражал мерзостям народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых, ростовщичеством, которым Господь запретил тебе заниматься, обворовал всю наивную языческую Европу; прости, что пожгли вас, таких разэтаких обормотов, от Господа отступивших, и помолотили, прости. А, вот, что армян, и цыган, и русских — в печи, разве это преступление? Разве русские — это народ? Это же хуже всех аммонитян и филистимлян вместе взятых. Русские, они ж разве люди, их жги, молоти — жалко что ли? Преступление — когда еврея, а остальные — ничего, остальные перетопчутся. Остальных Бог специально оставил, что бы вас, родимых, искушать, да напоминать вам, чтобы вы от Бога не отворачивались.

Тут, если следовать и говорить точно по Библии, — все жестче говорил Хлястич, — тут одно получается: все эти евреи — как детишки-мажоры, избалованные добрым папиком Саваофом: ничего не делают, хлеб не растят, а понравился им город или целая страна, вошли, заняли дома и виноградники всех этих местных, беспечных самаритян, всех этих необрезанных дурачков-язычников, какому-то там Христу поклоняющихся — все равно, что Ваалу; кого добрые Троцкие и Бродские не вырезали, тех рабами сделали и наложниками. А через край загнут, начнут тельцу золотому слишком уж без меры поклоняться, то Господь, единственное, в педагогических целях, чтобы в чувства своих баловней привести, возбудит дух какого-нибудь Гитлера, тот всех жестоковыйных — в печку. Кто удрал и от страха давай молиться, напоминать папику о его обещании земли обетованной, тех папик (не чужие, обещал же), приголубил, землю им обетованную в виде Израиля вернул; и давай опять — одумались же! — помогать им во все лопатки: Ливаны там всякие необрезанные бомбить, Ираки завоевывать; всех неугодных, кто о еврее только посмел подумать плохо — в тюрьму… Только, похоже, опять эти детишки зажираться начали, слишком уж расшалились — захотели весь мир познать, а, значит, жди новой душещипательной истории о гонениях на бедных иудеюшек. — Хлястич смолк, достал беломорину, курил жадно, нервно. И тихо было в теплушке. Ни кто уже не посмеивался, и возразить желающих не было. Слишком все это с нервом было произнесено, слишком…

— Я че-то не понял, — нарушил тишину Рыжий. — А чего тогда это Бог выбрал этих евреев, если они такие все жестоковыебанные?

— Какие?! — разом воскликнули несколько парней.

— Нормально все, — рассмеялся и Хлястич. — Что выйные, что банные — один черт. Сложилось так. Понравился Богу Аврам; понравился бы какой Саид или еще какой Ким Чен Ир, все то же было бы.