Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

— И никто из этих спасенных вами детей… никогда…

Я еще не договорил, но старик понял меня… А, может, понял куда больше, чем я хотел спросить его?.. Понял и коротко сказал:

— А зачем?

Глаза его лучились добром, и я невольно спросил:

— Как это — зачем ?

— Разве милость Аллаха — это не главное?.. Тогда не нужна ничья благодарность.

— Тогда в чем же эта милость, Осман?.. Неужели в одних только испытаниях?

— Говорили, ты хорошо учишься — теперь я буду верить, — сказал Осман.

Мне стало радостно и чуть смешно — удостоился!

— Спасибо вам, Осман… Но скажите: среди этих сплошных испытаний разве не хочется какого-то знака… какого-то подтверждения, что вы — на верном пути… на пути Аллаха… Что Он не покинул вас. Не оставил…

— А разве не было знака? — искренне удивился Осман. — Уж какой был осторожный, какой был хитрый этот Даут Юсуфоков — разве нет?.. Теперь все это увидели — разве он не перехитрил всех?.. Тоже с помощью Аллаха — разве он не любимец Бога?.. Вот мы сидим на лавочке в центре аула, и Даут говорит: «Какие они разные, погляди, Осман, ым?.. Этот Хачемук из Майкопа, который больше всех кричит, что он — настоящий адыг!..»

— Хачемук?!

— «И наш аульский Урусбий Карауков, который всегда молчит… Разве он не больше нас с тобой адыгеец, ым?..»

— Осман! — почти закричал я. — Вы хотите сказать, Осман… что оба они… Арамбий Хачемуков и Карауков Урусбий… оба?

Но старика словно прорвало — не слышал меня:

— Даут говорит: «Этот кладовщик двух маток сосет… Ему хорошо: в Майкопе — он свой, и в Ленинграде он — свой, там кровь давно уже связала его…»

— Да откуда это знал Даут? — почти на крике спросил я.

— Как — откуда? — опешил старик. — Ты спросил меня о знаке, который мог подать мне Аллах. Разве мы не об этом говорим?.. А Даут помог мне освободиться — послал какие-то бумаги куда надо, меня перевели сначала в Краснодар, и он стал вызывать меня и допрашивать снова… Сколько мы с ним проговорили, ей. А потом это его несчастье, когда они хотели съесть его, начальники Даута. Но он все знал, все понимал — разве это не знак?.. И разве этого мало, ым?..

— И все-таки, Осман, — попросил я. — Ответьте мне на несколько вопросов. Об этих ребятах. Выходит, Арамбий Хачемук…

Старик посмотрел на меня очень внимательно, и я вдруг ощутил знакомый запах горящего кизяка… Не мог же он зажечь кизяк — я бы видел!.. Или это припомнилось мне странное мое посещение дома Челестэновых?.. Старик на намазлыке, его молчаливые поклоны и слова потом, обращенные ко мне… Были они? Не были?..

Почему же словно слышу их и теперь: «Ты думаешь, загадка кузнецов — в кургане и ты копаешь курган. А эта загадка высоко над ним… Или далеко от него. А, может быть, загадка кургана — в старом Османе?.. А загадка старого Османа — в других людях, которые далеко, а все загадки, все тайны вместе высоко над нами?..»

Мне хочется его о многом спросить, но в горле у меня снова застревает комок овечьей шерсти. Недаром в старые времена так затыкали рот ночным пленникам… Но чей я пленник?.. В доме отца. В доме дедушки. В своем доме?

— Я сказал тебе ровно столько, сколько тебе надо знать! — проговорил старик как будто бы с лаской в голосе, но вместе с тем с твердостью, которая исключала вопросы… Может, это и лучше? Потому что мне трудно о чем бы то ни было спросить его — в горле у меня, и точно, овечья шерсть…

— Посмотри на луну за окном… Ты видишь, какая она полная?

Ответить я не могу, лучше кивну…

— Вот и хорошо, смотри на нее, внимательно смотри!

И снова я послушно киваю.

— Эти русские доктора напридумывали много такого, что человеку вовсе и не нужно, — говорит Осман. — Понимаешь?.. А черкесам было достаточно знать, какого червяка посадить на рану, чтобы он хорошенько протер и загладил все своим брюшком. Потому у черкесов было много хромых, но не было, как у русских, безногих — наши ноги не резали.

Я дергаюсь у него под рукою, и старик говорит:

— Ты-то что?.. Ты-то будешь скакать… Смотри внимательно на луну, видишь, какая полная?.. Сейчас немножко поболит, ей…

Кольнуло голову, жаром опалило грудь… Может, хорошо, что во рту у меня — овечья шерсть, иначе я закричал бы, как бы я закричал!

Тишину вдруг нарушил надтреснутый голос дедушки Хаджекыза. Он пел:

Потому он и появился, бесстрашный наездник?

То ли я лежу на полянке посреди леса, то ли он едет по комнате.