Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Теперь-то это была довольно известная штука, но я понимал, что здесь важнее другое.

— Когда он мог это для тебя написать?

— Знал бы — сказал.

— Да! — спохватился я. — А как попало к тебе, как попало?

— И последнее, — сказал Сэт. — Она коротенькая…

Из школы, видно, вернулась старшая его дочка, Сусанна. Глазом заботливой хозяйки окинула стол и тут же на нем появилось все то, о чем забыл хозяин «конюшни»: сахар, ваза с вареньем, розетки, чайные ложки…

Узенькая полоска бумаги с этой же надписью наверху: « Для Сэта ». Теми же черными чернилами, тем же почерком было аккуратно выведено:

«…И это горестное страдание, накопившееся в продолжение ужасных веков, терзаемое тело, из которого, под влиянием солнечных лучей, сочатся растаявшие капли и падают постоянно на Кавказские горы…

Грустная у нас была с Мазлоковым беседа. Я сказал:

— Постоянно капают, видишь!..

— В том-то и дело! — откликнулся он. — Разве не ко времени?.. Ко Христову дню!

— И кто это тебе — ко Христову дню ?

— Пацан! — коротко сказал Сэт, и я невольно переспросил:

— Пацан?!

— Калаубат, да… Калаубат Исхакович, — горько усмехнулся Сэт. — Господин Мазаов… Они! Собственной персоной, как говорится…

— А откуда — у него?..

— Говорит, сидел в гостинице в Питере, когда к нему постучал человек и подал конверт: не могли бы, мол, доктору Мазлокову передать?.. Он не хотел… конверт заклеен — мало ли, мол, что там?.. И этот человек распечатал конверт — показал Пацану… господину Мазаову, да. Вот эти три бумажки… для меня. Откуда они — тот отказался сообщить… Кто он сам такой — тоже. Передайте — и все!

— А откуда этот человек мог знать, что Пацан приехал в Санкт-Петербург… что вы знаете друг друга, в конце концов?..

— Спроси меня о чем-то полегче! — усмехнулся Сэт. — Потому я тебе и позвонил… Душа раздваивается, понимаешь?

— А у кого она нынче в целости? — спросил я.

Сэт усмехнулся еще горше:

— Разве нет таких, ей?.. Да тот же господин Мазаов, извини!..

— Давай-ка напрямую…

— Тогда придется отбросить все эти сказки насчет этого человека, который якобы постучал в номер гостиницы… якобы вошел…

Зная Пацана… господина Мазаова, прошу простить, я тоже усмехнулся:

— … и якобы конверт специально для него и распечатал?.. Чтобы он мог с содержимым ознакомиться.

— Скорее всего, что они поймали его на крючок, когда приезжали хоронить…

Я все понял, невольно поддержал:

— Скажи: с почетом хоронить .

— Да… хоронить Даута Юсуфокова. Даут им был не очень нужен — это нынче бы они его как героя… Но раз уж так вышло — Мазаова-то они к своим делам приобщили…

— И эти бумажки — из дела Оленина , ты так думаешь?

— А что мне еще остается? — печально сказал Сэт. — Правда, остается еще клясть себя, что я так и не собрался сам потребовать это дело… Теперь это можно. Сам бы занялся судьбой Оленина… видишь: я так и не успел. А успел бы — глядишь, сейчас бы для нас многое было поясней…

— Тогда остается, что он и нынче на кэгэбэ работает?.. Пацан?.. Господин Мазаов, прошу простить?

— Остается думать: работает.

— Время оборотней , — задумчиво сказал Сэт. — Пойми тут: кто чего хочет… от кого. Гнусное время!..

— У тебя еще что-нибудь?..

— Да нет, все к тому же: уж больно нажимал Пацан на эти слова Цицерона, понимаешь?.. Хотя в чем-то он и прав… Ну, понимаешь, в том, что мы ведь в самом деле мало задумываемся, что все это было тут — с Прометеем… Что прикован он был к Эльбрусу — к нашему Ошхамахо… Сколько тут?.. Какие-то две — две с половиной сотни километров?.. Рядом, совсем рядом! И что он здешний был, понимаешь? Что огонь для человечества добыт был на Кавказе… Понимаешь, где мы живем?.. Огонь для человечества… Для всего!.. Добыт был на Кавказе — тут…

— Людьми кавказской национальности ? — невинно спросил я.

— Вот именно! — хмыкнул Сэт. — Именно ими…

— В свободное от торговли в Москве время?

— Примерно так…

— И тебе об этом — все он, Пацан?..

— Нет, он несколько другое, — словно сам с собою говорил Сэт: хотел, чтобы я помог ему в его размышлениях, но все как будто оставался один…

Как всякий из нас.

Неужели каждый из нас — и в самом деле всегда один? Неужели это наш удел — одиночество ?.. И даже двое нас лишь тогда, когда мы бываем раздвоены …

Грустные и правда что времена! Грустные…