Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

— Прости, — сказал он, когда вспомнил о ней.

Она не ответила и, вытянувшись на простертой в пустоту руке, следила за тем, как он идет к запруде, недолго плещется в ней и взбирается на противоположный берег, машинально защитив наготу длиннопалой ладонью папоротника. Глядя на бронзовый плеск его тени в дремлющей заводи, она шептала себе о том, что, наверное, должна его простить, но руки ее не находили места, они слонялись по траве словно в поисках корма для беды, что пришла так внезапно и теперь ожидала, чем еще поживиться.

Медленно встав, она пошла к их брошенной одежде. Поглядев на свое платье, она подумала, что не видала никогда ничего более похожего на дохлятину. Платье по-прежнему пахло кислой грязью от пустившей сок травы. Перекинув его через руку, она подняла одежду мужчины другой и неверными шагами двинулась к воде. Наступив на что-то мягкое и быстрое, отчего в тот же миг у нее по спине брызнули мурашки, она отдернула ногу, уже по щиколотку измазанную копошащейся кусачей гирляндой, притопнула ею о землю, пытаясь смахнуть приближающиеся к колену стремительные гроздья, но не смогла отделаться и от половины их черных плодов. Вскрикнув, она принялась сбрасывать их с себя нервными руками, с ужасом подмечая, что из своей раздавленной обители к ней ползет жирным пятном тысяча злых муравьев. Кинувшись наутек, она совсем забыла про воду и оказалась вдруг у той лиственницы, где час назад ее муж оставил ружье и котомку. Прижав приклад к животу, она взвела один за другим оба курка и надавила собачку. Глухой и толстый взрыв отозвался в ней добавочной болью и прошиб ее чувства насквозь. Поведя стволом над белым теперь блеском заводи, она нашла иву, под которой томилась тень, закричала проклятье и выстрелила опять. Потом снова взвела курок и надавила собачку, но услышала только слабый щелчок. Как перезарядить ружье, она не знала, а потому швырнула его на землю и побежала к воде.

Тень на том берегу даже не шелохнулась. Пуля шлепнула в ствол в какой-нибудь пяди над головой, это было понятно по звуку, но мужчина не стал проверять. Из его распахнутых глаз опять смотрело прозрение.

Женщина месила воду руками, покуда не истощила силы. Потом толчками поплыла к берегу, туда, где сидел на корточках муж. Словно боясь, что она свернет в сторону, он встретил ее на полпути к тенистому дереву, удержал, крепко обнял, поцеловал в глаза, потом подхватил на руки и понес к иве.

— Я хочу тебя , — тихо молвил он ей на ухо, и она почти что поверила. По крайней мере, пусть попробует, успела подумать она, прежде чем откликнулась на его осторожную нежность. Никто из них не пожелал закрывать глаза.

Когда он ею овладел, воздух стал чуть теплее и сделался совсем прозрачным. В нем плавала, покорная ветру, умная птица сочувствия. Склонившись над людьми, она прислушалась, но не распознала ничего, кроме заботы и робкой, застенчивой радости. Свив из легкого трепета листьев, воздуха и нескольких теней приятный узор, она проверила его на прочность, осталась довольна и, убедившись, что теперь все в порядке, отпустила время пастись по распахнутой кроне.

— Береги меня, — попросила женщина. — И тогда я тебе помогу.

— Мы спасемся, — сказал мужчина. — Нам будет вместе хорошо. Нам будет лучше и лучше…

Если это не любовь, что из того? Главное, думала женщина, мы созданы друг для друга, пусть только для того, чтоб не мешать любви настоящей, чужой.

Где-то не близко грянул гром, но сквозь лохматые плети склонившейся ивы никаких туч видно не было. Дождь забил пузырями по воде, застучал по траве, зашуршал по ветвям, роняя осколки брызг им на лица, но не убавил ни солнца, ни света. Такой дождь почему-то принято звать слепым.

XVII

Насколько им удалось разглядеть из низины, обоз составляли два всадника, полдюжины лошадей, четыре брички и пара буйволов, замыкала же его и умело правила им, подгоняя к хребту, новая тайна. Холодный ветер принес с горы тревогу и стал трепать на мужчинах одежды, пока они глядели, нахмурившись, на вершину и ждали, когда обоз взберется на каменную макушку и, словно опоясав ее растянутыми звеньями подвижной цепи, приступит к последнему отрезку пути.

Странная то была дорога: сперва по спирали вверх, потом по длинной дуге — к соседней вершине, чтобы скатиться затем оттуда по единственной крутой тропе к Проклятой реке. Словно змея на скале, думал Хамыц. Немного удачи — и могла не оставить следа. Каких-нибудь пару недель — и вместо грязного тумана, облепившего горы, повсюду лежал бы снег. Снег означал долгую зиму и сонный покой. До снега было рукой подать. Обидно!