Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Из дому вышли с рассветом. Сразу за мостом чернели обгоревшие останки деревьев, издавая тоскливый запах подгнивающего костра. Смешавшись с землей, влажный пепел пачкал подошвы и чуть менял звук шагов. Петляя по едва заметной тропе и пробираясь сквозь полумрак в глубь чащи, люди не тратили попусту слов. Враждебно кричали вспугнутые птицы. Солнце плескалось светом далеко в вышине и было бессильно одолеть заслон из ветвей и темной прохлады, в чьей сырости прятались, недовольно шурша обильной листвой, истощенные за ночь трудами лесные духи. «Я не умею стрелять, — думала женщина, — но это не беда. Погляжу, как охотится он, и изловчусь повторить».

На первой прогалине они отдохнули, сев на примятый участок травы и подставив лица под прорвавшиеся лучи. Разбросанные по деревьям, земле и кустам солнечные подвески были похожи на потеки меда на дрожащем свету. Перекусив лепешкой и запив ее родниковой водой, они двинулись дальше. Дивясь легкости, с какой мужчина отыскивает нужные тропы в громадном лесу, она думала о том, насколько он готов к тому, что из охоты у них ничего сегодня не выйдет.

Становилось теплее. Ближе к полудню лес совершенно ожил. Вскоре она привыкла смотреть на то, как бросаются прочь от них из кустов шустрые зайцы. Где-то мелькнула небрежно хвостом лиса. Далеко впереди кто-то ломал тяжелым прыжком хрупкие ветви. Мужчина, казалось, не обращал на это внимания.

Лес был хитер и коварен. Он не прощал усталости и неловких движений. Один неверный шаг — и она оступилась, провалилась сквозь прореху во времени в смеющуюся пустоту, стремительно заскользила вниз по скрытой зеленью ложбине. Он бежал рядом, сбивая стебли папоротника в глубокую колею. Падение екнуло в ней отворенной глоткой и тут же оборвалось, ударившись о мокрое ложе овражьего дна. Склонившись над ней, он заботливо посмотрел ей в лицо, помог подняться, приобнял и дал отдышаться. Она услышала, как ее новый, кислый запах испачканного платья хлопнул его по груди и вернулся к ней унылым стыдом. Отстранившись от мужчины, Софья стала карабкаться по мутному следу наверх. Смахнув слезы с глаз, она очистила след перед собой, но ноги все равно оскользнулись на влажных стеблях.

— Не туда, — сказал он и развернул ее к себе. — Теперь нам лучше идти напрямик.

Так что он был опять впереди. Она шла за ним, окруженная стеной могучего папоротника, продвигаясь, как по узкому лазу, к неведомой цели. Потом стена исчезла, сменившись кустарником. Набрав в ладонь горсть ежевичных ягод, он поднес их к ее губам и спросил:

— Слышишь?

Она кивнула. Где-то совсем близко говорила вода. Он достал из ножен кинжал и в несколько взмахов прорубил в кустах широкий проход. Они вышли к ручью, и она жадно приникла к нему устами. Подождав немного, он решительно двинулся дальше. Шел он вниз по течению. Спустя двести шагов она увидела, как перед ними блестит черноватым стеклом небольшая запруда.

Недолго думая, он быстро разделся и вошел в воду, остужая в холодных волнах разгоряченное тело. Она стояла боком к нему и искоса следила за тем, как он меряет запруду мощными гребками и раскалывает поверхность на тысячи круглых осколков, потом ныряет ко дну и, появившись в десятке шагов в стороне, фыркает сильным зверем, швырнув брызги на непрочные кольца поднятой ряби.

Повернувшись к нему спиной, женщина медленно расстегнула застежки на платье, рывком стянула его через голову и тоже бросилась в воду. Холод пронзил ее насквозь, крепко схватил за горло и сдавил грудь, но лицо все так же горело от возбуждения. Заметавшись по воде в попытке согреться, она дважды преодолела запруду, проведя по ней расплывшуюся черту, потом вернулась на середину, вскинула кверху руки, вытянулась в струну и плавно пошла ко дну, наблюдая, как гаснут над ее головой солнечные лучи, образуя нестойкую взвесь, которая, уходя глубже вниз, превращается в воронку тусклого света, куда затягивает длинными водорослями ее потемневшие волосы. Пустив на волю хрустальные пузырьки спасенного легкими воздуха, она коснулась ногами вялого дна, оттолкнулась и, сменив руки на крылья, взлетела к пятну синеватого света. С шумом порвав его пленку, громко выдохнула, всплеснула руками, убрала волосы с лица и поискала глазами мужа. Он смотрел на нее новым взглядом, в котором разобраться сразу она не смогла, но зато ощутила вдруг настоящую радость.

Выйдя на берег, они легли ничком на мягкую траву и повернули друг к другу лица. Он почти не моргал. Она смотрела, как по его щеке ползет к губам большая яркая капля. Умытая солнечным соком из-под буковой кроны, она казалась такой свежей и вкусной, что женщине стоило труда не слизнуть ее языком. Глядя ему в глаза и чувствуя, как балует с кожей задиристый ветер, она все больше обретала столь нужную смелость, а когда обрела, рассудила: «Бог мой, чего я стыжусь? В конце концов, он мой муж!..», — привстала на локте и, колыхнув грудью, потянулась к его плечу, провела по лопаткам, склонилась над Алановой головой и выпила насухо вожделенное золото капли, но не насытилась, а только сильнее вскипела жаждой и в спешке стала искать алчущим ртом вокруг и дальше, потом вниз по шее, на позвонках, на крепких овалах мышц, в крохотной детской ложбинке над самым крестцом, победоносно встретила его выстраданный негой стон и тут же побежала по нему, как по эху, наверх, к бессильному всхлипу, пробегая тугими сосками по дрожащей тропе выгибающейся спины. Снова добравшись до шеи, она вплелась в нее дыханием, обманула поцелуем и, чуть покусывая тягучую мякоть, впилась ногтями в его напрягшиеся ягодицы. Вскрикнув, мужчина извернулся и яростно ответил ей смиряющими пыл объятьями. Его сердце гремело под ней, словно в груди у него билась каменоломня. Дразня, женщина попыталась выскользнуть, задвигала плечами, затолкала коленом, но он был упорен и не отпускал. Отыскав в желтой завесе волос ее губы, он накрыл их долгим, путающимся в извивах влажного фитиля поцелуем, забродил руками по ее спине, схватился за бедра, одним движением уложил ее под себя и, взяв в замок ее запястья, вынудил покориться, обмякнуть под быстрыми ласками, а потом заставил слушать с закрытыми глазами, как ласки становятся увереннее и спокойней, как они текут по ее восторженной коже, замирают на ней подушками пальцев, проверяют на ощупь пугливую наготу ее души и, пробуя на вкус одно за другим искрящиеся зернышки света в россыпи звонких мгновений, приглашают ее окунуться в бездонность свежего времени. Потом он вырвал время с корнем откуда-то у нее из пупка, поднял лицо и одним взглядом распугал клубящийся над ними ненужный рой мыслей и слов, распял под собой ее дыханье, стиснул зубы и гладко, юрко вошел в нее, как уж в знакомую нору. Она закричала, услышав, как разрывается мольбой ее голос и распыляется ветром по миру. Доведя ее до исступления, мужчина вздрогнул, закатил глаза и потемнел уткнувшимся в смерть лицом. Потом со стоном рухнул на нее, скатился на спину и в отчаянии зарычал, вонзив кулаки в землю. Боль его была родом прямо из сердца и была нестерпима, но все ж несравнима с той, что вонзилась женщине в грудь кинжалом обиды.