Владимир Киршин - Дед Пихто

— всех боится! Стул переставишь — шарахается от стула, от самой маленькой собачки — наутёк. В той же книжке Илюша нашёл описание породы и понял, что Лорд и не боксёр вовсе, а помесь какая-то. Понятно, почему им щенка так дёшево отдали. Никому не нужен потому что. И так стало грустно Илюше — хоть плачь. Он и заплакал. Слёзы покатились у него из глаз и прямо в ухо: он на боку лежал. Полное ухо слёз. Слышит другим ухом — клац, клац когтями по полу — подходит к нему Лорд и слёзы лижет. Язык у Лорда тёплый, шершавый. И ничем не пахнет. И морда у Лорда на ощупь мягкая, плюшевая, а шея крепкая, и вообще он хороший пацан. «Трус только — как и я. Так и будем жить —два труса», — решил Илюша, затащил щенка к себе под одеяло, обнял его и уснул.

Стали звать «боксёрскую собаку»: мать — Лорушкой, сын — Лошкой или Лохом, по настроению. Когда настроение было хорошее, Илюша тискал Лошку и целовал его в плюшевое лицо, а когда злился, бил Лоха по лбу кулаком — лоб у того был крепкий, как панцирь у черепахи. И лапы крепкие и тяжёлые, как кулаки у Мохаммеда Али. А пасть — чемодан, с зубами-саблями, полено перекусит. Всё при нем, а вот поди ж ты — трус. Бракованный, что с него взять. Зато ласковый, игрун. Любимая игрушка у Лошки — колбаса резиновая. Дождётся Лошка, когда у Илюши настроение появится, хвать колбасу и хозяину в руки тычет: давай поиграем. И начинается у них битва за колбасу. Всегда Лошка побеждает. Стоит с отнятой игрушкой над поверженным Илюшей — рычит, как зверь, кукишем своим — остатком хвоста — крутит, и из зубов колбаса торчит, как сигара. «Колбасатая собака» — картина называется. Еще гальку любит гонять по полу — лапой! Носом! Глазом! Ухом! Спиной валяется на гальке. А потом возьмёт гальку в рот и сидит так. Рот полуоткрыт. Глаза на закате. И не реагирует. «Галькомания» — называется. Камень отнимут — опять нормальная собака.

Конечно, Илюша теперь стал с Лошкой гулять. И вот идут они однажды с прогулки, а навстречу им — бритоголовый Костян, тот самый бандюган в лампасах! У Илюши от страха уши заложило. Начало он пропустил, как к нему Костян привязался — вспомнить не может, помнит только: Костян взял его за плечо и повёл за трансформаторную будку. Там Костян поставил Илюшу по стойке «смирно» и стал у него карманы один за другим выворачивать. Илюша стоял ни жив ни мёртв. И Лошка сперва оробел, отбежал от чужого. Потом подошёл понюхать. Тут Костян его и пнул по животу. Лошка взвизгнул, лапы у него подломились, и он ткнулся лицом в пыль. Илье жар в голову ударил.

— Ты!! —закричал он вдруг басом на Костяна. Такого голоса никогда прежде у него не было. — Ты!! — заревел Илья медведем.

Он схватил Костяна за кофту и начал трясти и таскать его во все стороны, как куклу. Костян оторопел. Лицо у него сделалось детским, бровки встали домиком, губы сложились буквой «о». Но драчун он был опытный, в считаные секунды собрался и стал сопротивляться, тыкать кулаками Илью. Тут незнакомым голосом заорал Лорд! Пацаны обернулись оторопело — чемодан с саблями летел на грудь Костяну. Удар Мохаммеда Али — и обидчик в нокауте. Лорд схватил Костяна за кофту, пятясь, поволок

— заголился пуп у крутого , худые ребра.

— Убери собаку! — взвыл Костян. — Илья-а!

Илья оттащил Лорда за ошейник, Лорд бился в ярости, хрипел, чёрная полоса вздыбленной шерсти шла волной от носа до кукиша хвоста.

Кое-как угомонились.

Лорд, не сводя глаз с чужого, сновал туда и сюда на привязи поодаль, втягивал воздух носом, фыркал. Илья отряхивал спину бывшему врагу. Костян сам себе отряхивал коленки, озирался на собаку и говорил уважительно:

— Ничего у тебя впряга. Какая порода?

Илья отвечал солидно:

— Боксёр. Не видишь, что ли?

Дождь кончился, когда все уже решили, что он навсегда. Дождь кончился под вечер — заголубело вдруг небо, из-за крыш плеснуло закатным светом, улицы засветились оранжево, и на театральной площади заиграл духовой оркестр.

Пожилые пары кружились в вальсе. Дамы в нарядах ушедшей молодости, дамы в плащах, оказавшиеся здесь случайно, дамы, никогда не имевшие нарядов и обычно гонимые отовсюду, — здесь все они кружились в полном и прочном согласии, и меж ними возвышались два кавалера: один в новых брюках и старом пиджаке, другой в настоящих белых штанах, чёрной блузе при белом гал-стухе и с орденскими планками на груди. Все они были важны и торжественны.

Зато были полны весельем два городских дурачка-«дауна». Один дурачок был умный — он топтался возле танцующих с банкой «Пепси» в руке и, весь бурля возбуждением внутри, снаружи уморительно серьёзничал и порицал дурачка глупого, который самозабвенно отплясывал свой собственный фантастический танец перед трубами и барабанами оркестра. Глупый дурак скакал и весь развевался в упругом потоке музыки с невыразимым блаженством на лице, а умный «даун» громко подавал советы музыкантам и подчёркнуто не желал иметь с дураком ничего общего.