Владимир Заяц - Дед Патратий

Владимир Заяц

Дед Патратий

В июле 1945 года Киевский отдел охраны здоровья направил меня на работу в отдаленный район области, и почти сутки я ехал в переполненном вагоне к месту назначения. У сонного мрачного проводника осведомился, когда будет моя станция. Он посмотрел на меня так, словно я спросил его о чем-то непристойном, и, пожав плечами, буркнул: "Скоро". Поколебавшись, я поинтересовался, долго ли будет стоять поезд. Проводник, удивляясь моей назойливости, сурово покачал головой и сказал, что остановка только на три минуты.

Я подхватил вещмешок и начал пробираться к тамбуру, протискиваясь через сплошную массу человеческих тел. Как только поезд, вздрогнув, остановился, я соскочил с подножки на тускло освещенный перрон. Неподалеку виднелись смутные очертания клумбы, и прохладный вечерний ветер доносил приторный запах ночной фиалки. Чуть дальше сплошной стеной темнели деревья. Слева черные руины разбомбленного вокзала, справа - деревянный барак, в котором временно ютились станционные службы. Сквозь щели между досок пробивался желтоватый электрический свет.

От вокзала шли две дороги, и я, вспомнив советы, уверенно двинулся направо. Этот путь действительно вел к районному отделу охраны здоровья, при котором жил заведующий.

Иван Фомич, так звали заведующего, принял меня радушно. Поужинав, мы долго пили чай вприкуску. Иван Фомич, радуясь приезду гостя из самого Киева - "матери городов русских", разговорился и проявил глубокие познания в древней литературе и искусстве.

Когда он начал анализировать преимущества гекзаметра и терцин, я сделал отчаянную попытку подавить зевоту и принялся массировать веки, борясь изо всех сил с одолевающей дремотой.

- У вас необыкновенная эрудиция, - высказал я хозяину полуискренний комплимент, стараясь хоть как-то остановить поток его великолепного и утомительного красноречия.

Иван Фомич смущенно закашлялся.

- Да что вы, что вы! Просто здесь, на периферии, счету нет свободному времени, а история и литература - мое увлечение еще со студенческих лет. У вас тоже появится такая возможность. Село, куда мы вас направим, глухое и тихое. Люди там, вы только представьте себе, до сих пор в колдунов верят. Да, да! Есть у них один такой, что будто исцеляет прикосновением рук и волшебными словесами. То ли Перцатием его зовут, то ли Патратием. Темные люди уверяют, что ему ведом даже язык зверей. Вы представляете?! И это в двадцатом веке!

Так я впервые услышал про сельского волшебника деда Патратия.

До села Партизанского пришлось ехать на попутной полуторке. Шофер, веселый, общительный парень, узнав, кого и зачем он везет в Партизанское, покрутил стриженой головой и, усмехнувшись, заявил:

- Трудненько тебе придется! Там у тебя, как говорят союзнички, сильный конкурент будет. Ты молодой, молодым, известно, всегда, доверия меньше. А дед Патратий доверие давно завоевал.

Как и каждый молодой специалист, я довольно болезненно воспринял его сомнения относительно моей квалификации и потому, обидевшись, остальную часть дороги просидел насупившись, сквозь зубы отвечая на его вопросы.

Председатель колхоза встретил меня приветливо, поинтересовался, где я учился и надолго ли приехал в село. Вопрос с жильем решился очень просто. Председатель заметил старушку, проходившую мимо сельсовета, и крикнул через открытое окно:

- Ганна! Молодого в приймы возьмешь?

- А кто он такой из себя? - насторожилась та.

- Доктор из города.

- Отчего не взять, коль человек хороший, - сразу же согласилась старушка.

Хата бабушки Ганны была небольшой, аккуратной, снаружи обмазана глиной и побелена, как это обычно делают в селах на Украине. Хата стояла на холме, на склоне которого были посажены кукуруза и картофель. У подножия росли десятка два кочанов капусты. В низинке журчал ручеек, начало которому здесь же, во дворе, давал родник. Землю вокруг родника выбрали, и образовался миниатюрный пруд - "колобатина", как называла его хозяйка. Высокие вязы склонялись над прудочком и давали ажурную тень зеленоватой прозрачной воде. Возле воды чинно сидели лягушки. Они совсем не боялись бабки, но с шумом плюхались в воду при моем приближении.

Бабушка Ганна любила поговорить. В первый же день я узнал все о ее покойном муже - подпоручике ("Хотя царю служил, но был хорошим человеком, Игнат мой"), о сыновьях, работающих в Киеве на заводе, и, конечно же, обо всех болячках, терзавших ее старое тело.