Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

«Может, она просто собирается заглянуть в больницу», – успокаивает себя Якоб.

Тут он замечает, что волосы Орито, всегда такие аккуратные, растрепаны, одна сандалия потерялась.

«Где же другие студенты? И почему стражники ее не пускают?»

Капитан о чем-то резко спрашивает.

Орито запинается, путается. Ее отчаяние растет. Она пришла не просто так.

«Действуй! – приказывает себе Якоб. – Махни стражникам: дескать, ее ждут. Приведи доктора Маринуса, вызови переводчика. Ты еще можешь сдвинуть чаши весов».

Трое жрецов медленно обходят пятно впитавшейся в землю крови.

«Ты ей не нужен, – нашептывает Гордыня. – Она просто хочет избежать заточения».

В тридцати футах от Дозорной башни капитан скептически вертит в руках пропуск Орито.

«А если бы это была Гертье, – спрашивает Сострадание, – если бы твоя сестра в Голландии искала убежища от беды?»

Капитан звучно произносит несколько слов. Якоб различает имя: «Эномото».

На дальней стороне площади Эдо появляется некто бритоголовый, в небесно-голубом одеянии.

Заметив Орито, он что-то кричит через плечо и машет рукой: «Поторопитесь!»

Приближается паланкин, серый, точно море в ненастную погоду. Восемь носильщиков – значит у владельца высокий ранг.

Якоб чувствует себя словно зритель, который явился в театр к последнему акту пьесы.

«Я люблю ее», – приходит мысль, ясная и правдивая, как солнечный луч.

Якоб слетает вниз по лестнице, оцарапав лодыжку об угловой столбик.

Перепрыгивает последние шесть или восемь ступенек и мчится через площадь Флага.

Все происходит и слишком медленно, и слишком быстро, и все одновременно.

Оттолкнув изумленного жреца, Якоб подбегает к Сухопутным воротам как раз в тот миг, когда они начинают закрываться.

Капитан размахивает пикой, запрещая голландцу сделать еще хотя бы шаг.

В сужающемся прямоугольнике между створками ворот Якоб видит спину Орито, которую уводят прочь по мосту.

Якоб открывает рот, чтобы позвать ее…

…Но тут ворота закрываются окончательно.

Отлично смазанный засов встает на свое место.

Вечерний холод напитан угрозой снега. Края леса тают и растворяются в сумерках. Возле груды валунов замер черный пес – учуял жаркую лисью вонь. Его среброволосая хозяйка медленно, с трудом карабкается в гору по извилистой тропинке.

На том берегу шумливого ручья хрустнула сухая ветка под копытом оленя.

Вон на том кедре или на той ели кричит сова… Крикнула раз, другой, ближе, улетела.

Отанэ тащит одну двадцатую часть коку риса – хватит на месяц.

Младшая племянница долго уговаривала ее перезимовать в деревне.

«Бедняжке нужны союзники, – думает Отанэ, – против свекрови».

– Да еще она опять беременна, ты заметил? – спрашивает у пса.

Племянница обвинила тетушку в тяжком преступлении – мол, та заставляет всю родню о ней тревожиться.

– Да что со мной случится? – повторяет старушка свой ответ, к сведению изрытых корнями ступеней. – Для грабителей я слишком бедна, а для разбойников – слишком дряхлая, иссохла вся.

Тогда племянница заявила, что в деревне больным будет легче обращаться к ней за помощью.

– Кому охота среди зимы лезть на гору Сирануи?

– Мой домик не так уж высоко! Меньше мили.

Певчий дрозд на ветке рябины рассказывает о том, что все когда-нибудь кончается.

«Бездетная старуха, – признается про себя Отанэ, – должна радоваться, что родные готовы ее приютить…»

И в то же время она знает, что, покинув свою хижину, труднее будет потом вернуться.

– Придет весна, – бормочет она себе под нос, – и тетушка Отанэ уже не сможет снова поселиться в этой развалюхе!

Выше по склону два енота, рыча, обмениваются ужасными угрозами.

Травница деревни Куродзанэ бредет дальше. Мешок за плечами с каждым шагом становится тяжелее.

Отанэ добирается до ровного участка на склоне, где стоит ее домик, а вокруг разбит огород. Под выступающими краями кровли висят связки луковиц, а под ними сложена поленница. Отанэ опускает мешок с рисом на крыльцо. Все тело у нее болит. Она заглядывает проведать коз в хлеву и бросает им охапку сена. Потом заглядывает в курятник:

– А ну-ка, кто сегодня снес яичко для старенькой хозяйки?

В теплой полутьме она и правда находит свежеснесенное яйцо, еще теплое.