Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Мы с господином управляющим, – кричит ему в спину Фишер, – обсудим ваше поведение!

– Долог путь на дно… – Иво Ост курит, стоя в дверях.

– Жалованье вам выдают по моей подписи! – вопит Фишер вдогонку.

Якоб поднимается на Дозорную башню, молясь, чтобы наверху никого не было.

Злость и жалость к себе застряли в горле, словно рыбья кость.

«Хоть одна молитва услышана», – думает он, выбираясь на пустую верхнюю площадку.

«Шенандоа» видна в полумиле от острова. За ней приблудными гусятами тянется вереница ненужных буксиров. Сужающийся залив, низко нависшие тучи и вздымающиеся паруса создают впечатление, словно игрушечный кораблик вытаскивают из бутылочного горлышка.

«Теперь понятно, – думает Якоб, – почему мне ни с кем не приходится делить Дозорную башню».

«Шенандоа» палит из всех пушек, салютуя сторожевым постам на берегу.

«Какому узнику приятно смотреть, как захлопывается дверь тюрьмы?»

Ветер обрывает лепестки дыма над орудийными портами «Шенандоа»…

…и залп отдается долгим эхом, словно захлопнули крышку клавесина.

Дальнозоркий Якоб снимает очки, чтобы лучше видеть.

Винно-красное пятно на шканцах – несомненно, капитан Лейси…

…и значит, оливковое – неподкупный Унико Ворстенбос.

Якобу представляется, как его бывший патрон пускает в ход «Расследование злоупотреблений», чтобы шантажировать руководство Компании. «Монетному двору Компании, – скажет он весьма убедительно, – требуется опытный, осмотрительный и не болтливый директор – такой, как я».

Жители Нагасаки высыпали на крыши – посмотреть на отплытие голландского корабля и помечтать о дальних краях, куда он направляется. Якоб думает о своих ровесниках, спутниках по дороге в Батавию; о коллегах в разнообразных конторах в бытность его экспедитором; о тех, с кем он вместе учился в Мидделбурге и маленьким дружил в Домбурге. «Все они где-то там, в широком мире, находят свой путь и нежных жен, а я потрачу двадцать шестой, двадцать седьмой, двадцать восьмой, двадцать девятый и тридцатый годы своей жизни – лучшие оставшиеся мне годы! – запертый на умирающей фактории, довольствуясь жалкими обломками, какие море выбросит на мой жалкий берег».

Внизу, невидимое глазу, со скрипом открывается окно в доме помощника управляющего.

– Осторожнее с обивкой, – распоряжается Фишер, – осел этакий!

Якоб заглядывает в кисет, но там ни листочка табаку не осталось.

– Не то пущу на заплатки твою чумазую шкуру, ясно тебе?

Якоб воображает, как вернется в Домбург, а в доме священника живут чужие люди.

На площади Флага жрецы проводят церемонию очищения после казни.

– Если вы не платить жрецы, – предупредил Кобаяси ван Клефа вчера, когда будущее Якоба все еще казалось если не золотым, так серебряным, – призраки воров не найти покой и стать демон. Тогда ни один японец больше не ступить на Дэдзима.

Крючконосые чайки дерутся над лодчонкой рыбака, выбирающего сети.

Когда Якоб вновь переводит взгляд на залив, то едва успевает увидеть, как бушприт «Шенандоа» исчезает за мысом Темпельгук…

Вот уже скалистая оконечность мыса поглотила бак… Вот все три мачты скрылись из виду…

…И устье залива вновь синеет, безлюдное, как в третий день Творенья.

Якоба пробуждает от полузабытья громкий женский голос. Женщина совсем близко, она то ли рассержена, то ли напугана, то ли и то и другое вместе. Любопытствуя, он ищет глазами источник шума. На площади Флага жрецы все еще молятся о казненных.

Сухопутные ворота открыты – нужно выпустить торговца водой с навьюченным быком.

По ту сторону ворот Аибагава Орито спорит со стражниками.

Дозорная башня словно вдруг качнулась: Якоб сам не заметил, как бросился ничком на пол, чтобы его не увидели.

Орито размахивает деревянной биркой-пропуском и показывает пальцем вглубь Короткой улицы.

Стражник подозрительно осматривает пропуск. Орито выглядывает из-за его плеча.

Быка с пустыми емкостями для воды по бокам ведут через Голландский мост.

«Она была болезнь, лихорадка. – Якоб прячется за закрытыми веками. – Сейчас я выздоровел».

Смотрит снова – теперь уже пропуск изучает капитан стражи.

«А вдруг она пришла искать защиты от Эномото?»

Брачное предложение возвращается к нему, словно оживший голем.

«Я хотел ее, да, – со страхом думает Якоб, – хотя и знал, что она не может быть моей».

Торговец водой охаживает кнутом тяжело вздымающиеся бычьи бока.