Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Я все это говорю не со зла, – улыбается матушка. – Это мой долг…

«Так, начинается, – думает Удзаэмон. – Сейчас услышим историю моего усыновления».

– …Ведь это я посоветовала отцу принять тебя в семью наследником, а не какого-нибудь другого ученика, богаче и родовитей. Поэтому на мне особая ответственность! Нельзя, чтобы род Огава прервался.

Капли дождя пробираются Удзаэмону за шиворот и стекают между лопатками.

– Прощайте!

Полжизни назад, в тринадцать лет, Удзаэмон совершил двухнедельное путешествие из Сикоку в Нагасаки со своим первым учителем, Канамару Мотодзи, главным специалистом по голландскому языку при дворе даймё Тосы. На пятнадцатом году он вошел в семью Огавы Мимасаку и сопровождал приемного отца в поездках к другим ученым людям – бывал даже в Кумамото. Но с тех пор, как его четыре года назад назначили переводчиком третьего ранга, Удзаэмон почти не покидал Нагасаки. Тому мальчишке все вокруг было интересно, будущее манило обещаниями, а сегодня на душе у переводчика («Если я все еще переводчик») совсем не так лучезарно. Гуси, шипя, удирают от ругающегося пастуха; дрожащий от холода нищий присел облегчиться на берегу шумной реки; дым и туман застят глаза, и под каждой конусообразной шляпой, в каждом паланкине может прятаться шпион или наемный убийца. «Дорога достаточно оживленная, чтобы скрывать соглядатаев, – сокрушается Удзаэмон, – но недостаточно, чтобы скрыть меня». На пути встречаются мосты через реку Накасима – их названия он повторяет про себя, когда не может уснуть: горделивый Токивабаси; Фукуробаси, возле складов торговцев тканями; Мэганэбаси, чьи отраженные в воде сдвоенные арки в ясный день напоминают круглые очки; узкобедрый Уоитибаси; деловитый Хиасисинбаси; выше по течению, за местом публичных казней, мост Имохарабаси; Фуруматибаси, такой же дряхлый, как и его имя; кренящийся набок Амигасабаси; и последний, самый высокий – Оидэбаси. Удзаэмон останавливается перед уходящими в туман ступенями и вспоминает, как весенним днем впервые прибыл в Нагасаки.

Тихий голос, будто мышиный писк, говорит:

– Простите, о-дзюнрэй-сама …

Удзаэмон не сразу понимает, что «господин паломник» – это он и есть. Он оборачивается…

…Тощий, как птенец, мальчишка с длинным рубцом на месте одного глаза протягивает сложенные лодочкой ладони.

Некий голос предостерегает Удзаэмона: «Он клянчит деньги», – и паломник идет дальше.

«А ты, – укоряет другой голос, – клянчишь удачу».

Он возвращается назад, но мальчишки с провалом вместо глаза уже нет.

«Я – переводчик Адама Смита, – напоминает себе Удзаэмон. – Я не верю в приметы».

Вскоре он уже у ворот Магомэ, натягивает поглубже капюшон, но стражник все равно узнает в нем самурая и пропускает с поклоном.

Вдоль дороги теснятся жалкие обшарпанные хибарки ремесленников.

Ткацкие станки в полутемных комнатушках – клик-клак-оох… клик-клак-оох…

Тощие собаки и голодные дети провожают его равнодушными взглядами.

С холма, разбрызгивая грязь, катится телега с сеном; крестьянин и его сын придерживают ее сзади, помогая быку, который тянет спереди. Удзаэмон отходит в сторонку и, стоя под деревом гинкго, смотрит вниз, на гавань, но Дэдзима теряется в густеющем тумане. «Я между двух миров». Позади остались интриги в Гильдии переводчиков, презрение инспекторов и большинства голландцев, фальшь и обманы. «Впереди – неизвестно какая жизнь неведомо где, с женщиной, которая может меня и отвергнуть». Среди узловатых ветвей гинкго хрипло ссорятся маслянисто поблескивающие вороны. Телега проезжает мимо. Крестьянин кланяется так низко, что чуть не валится в лужу. Лжепаломник поддергивает обмотки на ногах, поправляет обувь и продолжает путь. Не годится опаздывать на встречу с Сюдзаи.

Трактир «Веселый феникс» стоит у поворота дороги, немного не доходя до камня, отмечающего расстояние в восемь миль от Нагасаки, между бродом и каменоломней. Удзаэмон, войдя, ищет глазами Сюдзаи, но вокруг только обычный дорожный люд, укрывшийся от холодного дождя: кули и носильщики, погонщики мулов, нищенствующие монахи, три проститутки, гадатель с обезьяной и закутанный в сто одежек бородатый купец – с ним, но не рядом, а чуть поодаль, сидят его слуги. Пахнет мокрыми людьми, горячим рисом и свиным салом, но, по крайней мере, здесь теплее и суше, чем под открытым небом. Удзаэмон заказывает миску пампушек с орехами и усаживается на возвышении, с тревогой думая о Сюдзаи и его пятерых наемниках. Беспокоится он не потому, что дал другу большую сумму денег на оплату наемников: будь Сюдзаи бесчестным – а Удзаэмон знает, что это не так, – переводчика арестовали бы еще несколько дней назад. Но вдруг востроглазые кредиторы пронюхали, что Сюдзаи собрался удрать из Нагасаки, и поймали должника в сети?