Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Ах, это совсем неизвестное место, никто о нем и не слышал. Называется Якусима, целый день плавания от порта Кагосима. Кое-кто из мужчин служат у даймё Сацумы в пехотинцах. Они потом рассказывают, что на службе и делать нечего, разве что вышиванием заниматься. А больше почти никто никуда не уезжает. Там сплошные горы и бездорожье. Только осторожные дровосеки, глупые охотники да заплутавшие пилигримы рискуют забрести вглубь острова. Местные божества, ками, не привычны к людям. Есть всего одно мало-мальски солидное святилище, на склоне горы Миура, в двух днях пути от гавани, и при нем маленький монастырь, меньше чем храм Сирануи.

Мимо дверей бельевой проходит Минори, отогревая руки дыханием.

– А как вы попали сюда? – спрашивает Орито.

В другую сторону проходит Югири, размахивая ведром.

Ключница разворачивает простыню и снова начинает складывать.

– Мастер Бьякко, совершая паломничество, посетил Якусиму. Мой отец, пятый сын не особенно влиятельной семьи из клана Миякэ, самураем был только по названию – он торговал рисом и пшеном и еще держал рыбачью лодку. Поскольку он поставлял рис в монастырь Миура, то и предложил проводить мастера Бьякко на гору. Я пошла с ними, нести поклажу и готовить – у нас на Якусиме девушки крепкие. – Ключница позволяет себе нечастую у нее застенчивую улыбку. – На обратном пути мастер Бьякко сказал отцу, что в маленьком женском монастыре при храме Сирануи требуется ключница, которая не боится тяжелой работы. Отец с радостью ухватился за такой случай: нас у него было четыре дочери, одним приданым меньше собирать.

– А вам каково было уезжать неведомо куда?

– Я волновалась, но и радовалась тоже, как подумаю, что своими глазами увижу большую землю. Через два дня я уже была на корабле, и мой родной остров становился все меньше и меньше. Стал совсем крохотным, в наперсток можно упрятать… А потом уж и не было пути назад.

Из кухни доносится визгливый смех Савараби.

Ключница Сацуки смотрит в прошлое и дышит с трудом.

«Да ты и впрямь больна, – догадывается Орито, – не признаешься только…»

– Надо же, как я заболталась! Спасибо за помощь, сестра, не буду больше отрывать от работы. Остальное сама сложу, большое спасибо.

Орито возвращается на галерею и снова берется за метлу.

Послушники стучат в ворота, чтобы их выпустили в главный двор храма.

Как только створки открываются, между ног у послушников проскакивает лунно-серая кошка и зигзагами мчится по двору. Белка удирает от нее на сосну. Кошка подбегает к Орито, трется о ее ноги и смотрит со значением.

– Ах ты, хитрюга! За рыбой пришла? У меня больше нет.

Ничего-то ты не понимаешь, горемычная, отвечает кошка.

– В провинции Бидзэн… – первая сестра Хацунэ поглаживает свое неизменно сомкнутое веко, а за стенами монастыря завывает ночной ветер, – есть ущелье, от большого тракта Санъёдо на север до города Биттю. В этом ущелье застала ночь двух усталых коробейников из Осаки. Решили они устроиться на ночь возле заброшенного святилища Инари – бога лисиц, под старым замшелым ореховым деревом. Один коробейник, веселый малый, торговал гребешками, лентами и всяким таким товаром. Он очаровывал девушек, заговаривал зубы парням, и дела у него шли бойко. «Барышне ленточка будет к лицу – всего за один поцелуй продавцу!» [22]  Перев. А. А. Васильевой. – так он созывал покупательниц. Второй коробейник продавал ножи. Он был человек мрачного нрава, считал, что все ему обязаны, и в тележке у него всегда оставалось полно непроданного товара. В тот вечер они грелись у костра да рассуждали о том, что будут делать, когда вернутся в Осаку. Продавец лент хотел жениться на своей зазнобе – еще детьми полюбили они друг друга. А тот, что ножами торговал, надумал открыть закладную лавку, чтобы ничего не делать и денежки загребать.

Щелк-щелк! Ножницы Савараби режут матерчатую тесьму.

– Перед тем как ложиться спать, продавец ножей предложил помолиться Инари-сама, чтобы защитил их ночью в этом безлюдном месте. Продавец лент согласился, но, как только он стал на колени перед заброшенным алтарем, продавец ножей снес ему голову одним взмахом своего самого большого непроданного топора.

Несколько сестер ахают, а Садаиэ тихонько вскрикивает:

– Нет!

– Но ты же го ф орила, сестра, – напоминает Асагао, – что они ф ыли друзья.

– Так думал бедняга продавец лент. И вот продавец ножей украл все его деньги, а тело закопал и крепко заснул. Думаете, его мучили кошмары, он слышал во сне чьи-то жалобные стоны? Да ничуточки! Он отлично выспался, проснулся бодрый, позавтракал припасами убитого и без всяких приключений вернулся в Осаку. На деньги убитого завел закладную лавку и стал жить припеваючи. Скоро он уже носил одежду на подкладке и ел разносолы серебряными палочками. Четыре весны минуло, и четыре осени. И вот однажды в лавку зашел клиент, весь лохматый, в нарядной одежде, и достал шкатулку орехового дерева. Из шкатулки он вынул гладко отполированный человеческий череп. Ростовщик сказал: «За шкатулку можно дать несколько медных монов , а зачем ты мне показываешь эту старую кость?» Незнакомец улыбнулся, обнажив блестящие белые зубы, и приказал черепу: «Пой!» И клянусь вам, сестры, вот как я сижу сейчас перед вами, череп запел: