Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Кьёсити, не заставляй меня просить дважды!

– Вы – Отанэ, – начинает Удзаэмон, гадая про себя, следует ли прибавить к имени уважительную частицу. – Отанэ-сан, травница из Куродзанэ. Там, у ворот, я сперва не понял…

Старуха сидит нахохлившись, как воробушек. Глаза у нее ясные и умные.

Удзаэмон отпустил слуг.

– Простите, что не выслушал вас.

Отанэ принимает извинения как должное, но сама пока молчит.

– От княжества Кёга сюда два дня пути. Вы останавливались отдохнуть на постоялом дворе?

– Этот путь нужно было проделать, и вот я здесь.

– Барышня Аибагава всегда говорила о вас с большим уважением, Отанэ-сан.

– Когда она приезжала во второй раз в Куродзанэ, – грубоватый выговор, свойственный жителям княжества Кёга, звучит в устах старой травницы со спокойным достоинством, – барышня точно так же говорила о переводчике Огаве.

«Может, ноги у нее и устали от долгого пути, – думает Удзаэмон, – однако она умеет пнуть побольнее».

– Человек, который женится по велению сердца, – большая редкость. Я был вынужден взять жену по выбору своей семьи. Так уж устроен мир.

– Встречи с барышней Аибагавой – три великих сокровища моей жизни. Хоть мы совсем разного ранга, она мне как любимая дочь.

– Я слыхал, деревня Куродзанэ расположена у дороги, что ведет на гору Сирануи. Возможно, – Удзаэмон не в силах больше выносить пытку надеждой, – вы с ней виделись после того, как она поступила в храм?

По лицу Отанэ видно, что ответ – «нет».

– Им запрещено общаться с внешним миром. Дважды в год я приношу целебные снадобья храмовому доктору, мастеру Судзаку. Передаю их ему у ворот. Дальше мирян не пускают, если только их не пригласили мастер Гэнму или господин настоятель Эномото. И уж конечно…

Открывается раздвижная дверь, и служанка матери Удзаэмона вносит чай.

«Матушка времени не теряет, – думает Удзаэмон. – Сразу прислала свою шпионку».

Отанэ с поклоном принимает чай на подносе из орехового дерева.

Служанка исчезает – ее ждет допрос с пристрастием.

– Уж конечно, – продолжает Отанэ, – никто не впустит старуху-травницу. – Костлявые пальцы в пятнах от лекарств обхватывают чайную чашечку. – Нет, я не принесла вестей от барышни Аибагавы, но… Сейчас я вам расскажу. С месяц назад, в ночь, когда выпал первый снег, ко мне постучался гость. Он искал убежища. Молодой послушник убежал из монастыря на горе Сирануи.

По затянутому бумагой окну в снеговых отсветах проходит размытая тень Ёхэя.

– Что он сказал? – Удзаэмону трудно дышать. – Она… Барышня Аибагава здорова?

– Она жива, но послушник говорил о том, какие жестокости учиняются над сестрами в монастыре. Он сказал: если бы об этом стало известно, даже связи господина настоятеля в Эдо не защитят орден. Послушник задумал идти в Нагасаки и рассказать градоправителю с приближенными к нему чиновниками о том, какие дела творятся на горе Сирануи.

Во дворе кто-то подметает снег жесткой метлой.

Удзаэмону холодно, несмотря на огонь в жаровне.

– Где же этот отступник?

– На другое утро я его похоронила у себя в саду, меж двух вишневых деревьев.

Перед глазами Удзаэмона мелькают черные точки.

– Как он умер?

– Есть такие яды – если их принять, отрава остается в теле человека и не причиняет вреда, если каждый день принимать противоядие. Но без противоядия – смерть. Я могу только догадываться…

– Значит, послушник был обречен с той минуты, как убежал?

Слышно, как в дальнем конце коридора матушка Удзаэмона отчитывает служанку.

– Послушник успел перед смертью рассказать о том, что делается в монастыре?

– Нет. – Старая Отанэ наклоняется ближе. – Но он записал догматы Ордена в свиток.

– Эти догматы и есть те «жестокости», которые приходится выносить сестрам?

– Господин переводчик, я простая деревенская старуха. Я не умею читать.

– Этот свиток. – Удзаэмон тоже говорит шепотом. – Он… в Нагасаки?

Отанэ смотрит на него, словно воплощенное Время. Она достает из рукава футляр кизилового дерева.

– Сестер заставляют… – Удзаэмон спрашивает через силу, – ложиться с монахами? Это – жестокость, о которой говорил послушник?

По скрипучим половицам коридора приближаются уверенные матушкины шаги.

– Боюсь, – Отанэ протягивает Удзаэмону свиток, – на самом деле все намного хуже.

Удзаэмон прячет футляр со свитком в рукав, и в тот же миг дверь открывается.

– Ах, прошу прощенья! – Матушка заглядывает в комнату. – Я и не знала, что у тебя гости. Твоя… – она делает паузу, – твоя гостья останется к обеду?