Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Гото предполагает, что «свирепствуют» значит «убивают», и в итоге ему приходится перестраивать всю фразу.

Маринус тем временем отвлекается, глядя куда-то поверх голов.

Ёсида Хаято кашляет, показывая, что хочет задать вопрос.

Оцуки Мондзюро смотрит на рассеянного Маринуса и кивает, разрешая.

Ёсида пишет по-голландски живее многих переводчиков, но, боясь ошибиться прилюдно, обращается со своим вопросом по-японски к Гото Симпати:

– Пожалуйста, переводчик, спросите доктора Маринуса: если наука обладает самосознанием, к чему она стремится? Иными словами, когда тот воображаемый спящий проснется в тысяча восемьсот девяносто девятом году, мир будет больше похож на рай или на ад?

С японского на голландский Гото переводит медленнее, чем в обратную сторону, однако вопрос Маринусу нравится. Доктор чуть покачивается взад-вперед.

– Не узнаю, пока не увижу, господин Ёсида.

«Хоть бы не меня, – молится Орито. – Хоть бы не меня».

Перед тем как объявить Избранных для Одарения, Богиню освободили от одежд: ее налитые груди переполнены молоком, а живот, лишенный пупка, раздулся, вмещая плод женского пола – в свою очередь, настолько плодородный, что, по словам настоятельницы, в его крохотной утробе уже содержится еще меньший зародыш женщины, тоже беременной миниатюрной дочкой… и так далее, до бесконечности. Пока читают Сутру Мольбы, настоятельница Идзу наблюдает за девятью еще не Одаренными сестрами. Десять дней Орито изображала искреннее раскаяние, надеясь добиться разрешения на прогулки по всему монастырю, тихонько перелезть через стену и сбежать, но надежды не сбылись. Она страшилась этого дня с тех пор, как увидела огромный живот Яёи и поняла его значение. И вот грозный день настал. Все без конца обсуждали, кого на этот раз выберет Богиня. Для Орито было нестерпимо слушать такие разговоры.

– Одной из двух обязательно будет Новая сестра, – с жестоким удовлетворением говорила Умэгаэ. – Богиня же хочет, чтобы сестра Орито поскорее почувствовала себя здесь как дома.

Слепая Минори, что живет в монастыре уже восемнадцатый год, говорит, что Новых сестер Одаривают не позднее чем на четвертый месяц, а на второй – не всегда. Яёи предполагает, что Богиня может дать вторую попытку Кагэро и Минори – обе в прошлом месяце не зачали Дар, хотя были избраны. Орито подозревает, что Яёи говорит это, только чтобы ее успокоить.

В Молельной становится тихо. Сутра окончена.

«Хоть бы не меня. – Ожидание невыносимо. – Хоть бы не меня».

Настоятельница Идзу ударяет в цилиндрический гонг. Гул идет волнами, то усиливаясь, то затихая.

Сестры в священном почтении утыкаются головами в циновки.

«Словно преступницы, – думает Орито, – ожидающие, когда упадет меч палача».

Шуршит церемониальное облачение настоятельницы.

– Сестры с горы Сирануи…

Девять женщин замирают, прижимаясь лбом к полу.

– Богиня сообщила мастеру Гэнму, что в Одиннадцатом месяце…

Снаружи, в крытой галерее, со звоном падает и разбивается сосулька. Орито вздрагивает всем телом.

– …в Одиннадцатом месяце одиннадцатого года эры Кансэй…

«Я не должна здесь быть, – думает Орито. – Здесь мне не место».

– …во имя ее будут Одарены две сестры: Кагэро и Хасихимэ.

Орито едва удерживает стон облегчения, только не может усмирить отчаянный стук сердца.

«Что ж ты не поблагодаришь меня, – спрашивает Богиня, – за то, что пощадила тебя в этом месяце?»

«Я не могу тебя слышать. – Орито тщательно следит за тем, чтобы не раскрывать рта. – Ты деревяшка».

«В следующем месяце. – Богиня смеется, как мачеха Орито. – Обещаю».

В Дни Одарения в Сестринском доме устанавливается праздничная атмосфера. Не прошло и нескольких минут, а уже в Длинном зале поздравляют Кагэро и Хасихимэ. Орито поражена до глубины души тем, как искренне завидуют другие сестры. Обсуждают, в каких нарядах, духáх и притираниях избранницы Богини будут встречать своих Одарителей. На завтрак подают рисовые пирожки и фасоль адзуки , подслащенную медом; из кладовых настоятеля Эномото присылают сакэ и табак. В кельях Кагэро и Хасихимэ развешивают бумажные украшения. Орито подташнивает от этих праздничных приготовлений к зачатию по обязанности. Она рада, когда наконец выглядывает солнце и настоятельница отправляет ее и Савараби вынести во двор и проветрить постели. Набитые соломой тюфяки перекидывают через длинный шест и колотят бамбуковой выбивалкой. В холодном ясном воздухе повисает облако пыли и мелких насекомых. Савараби – крепкая крестьянская девушка с нагорья Кирисима; дочка доктора скоро от нее отстает. Савараби по доброте душевной предлагает передохнуть. Они присаживаются на стопку футонов.