Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Удзаэмон запрещает себе отвечать.

Банда – специалист по землеведению из болотистого Сэндая.

– Когда я был в Исахае, до меня доходили странные слухи о храме настоятеля Эномото.

– Если вы не хотите обвинить в чем-то неподобающем близкого друга Мацудайры Саданобу и старшего академика Сирандо, – жизнерадостно предостерегает Авацу, – не обращайте внимания на слухи о храме господина Эномото. Монахи живут своей жизнью, монашки – своей.

Удзаэмон и хочет, и не хочет узнать, какие слухи дошли до ушей Банды.

– Кстати, где сегодня настоятель Эномото? – спрашивает Янаока.

– В столице, – говорит Авацу. – Улаживает какие-то мудреные храмовые дела.

– У себя в Касиме, – говорит Арасияма. – Вершит суд, я так слышал.

– А я слышал, он поехал на остров Цу, – говорит Одзоно. – На переговоры с корейскими купцами.

Открываются раздвижные двери; по залу прокатывается приветственный гул.

На пороге – доктор Маринус и Сугита Гэмпаку, один из известнейших ныне живущих ученых, осваивающих голландскую науку. Хромой Маринус опирается на трость; пожилой Сугита опирается на слугу. Оба ученых с наслаждением устраивают шутливую перепалку о том, кому первым входить, и решают спор с помощью старинного метода «камень, ножницы, бумага». Маринус выигрывает, но, пользуясь своей победой, пропускает Сугиту вперед.

– Посмотрите-ка! – изумляется Янаока, вытягивая шею. – Какие волосы у этого иностранца!

Огава Удзаэмон смотрит – и видит, как Якоб де Зут задевает макушкой притолоку.

– Всего тридцать лет назад… – Сугита Гэмпаку сидит на небольшом возвышении для лектора, – в Японии нас было трое ученых и одна книга: вот этот старик, кого вы видите сейчас перед собою, доктор Накагава Дзюнъан и мой дорогой друг доктор Маэно, который среди прочих своих открытий, – Сугита поглаживает тощую седую бородку, – несомненно, обнаружил эликсир бессмертия, ибо не постарел с тех пор ни на день.

Доктор Маэно, смущенный и довольный, качает головой.

– Книга же, – Сугита склоняет голову к плечу, – была напечатанный в Голландии труд Кульма, «Анатомические таблицы». Я наткнулся на нее в первый свой приезд в Нагасаки и возжелал всем существом, но заплатить столько, сколько за нее требовали, было так же невозможно, как доплыть до Луны. Мой клан купил мне эту книгу и тем самым определил мою судьбу.

Сугита ненадолго умолкает и с профессиональным интересом прислушивается к тому, как Сидзуки переводит его слова Маринусу и де Зуту.

Удзаэмон с самого отплытия «Шенандоа» почти не появлялся на Дэдзиме и сейчас избегает встречаться глазами с де Зутом. С голландцем у него связано чувство вины из-за Орито. Как все перепуталось, не отделить.

– Мы с Маэно взяли с собой «Анатомические таблицы» на место казни в Эдо, – продолжает Сугита. – Преступницу, получившую имя Чайная Матушка, приговорили к медленному удушению за то, что она отравила своего мужа.

Сидзуки, не зная, как перевести слово «удушение», показывает жестами.

– Мы заключили сделку. В обмен на безболезненное отсечение головы она разрешила провести на ее мертвом теле первое в Японии анатомическое вскрытие и письменно пообещала, что ее дух не явится мстить… Мы сравнили внутренние органы подопытной с иллюстрациями в книге. К нашему изумлению, оказалось, что китайские источники, по которым мы учились, неточны, в них встречаются грубейшие ошибки. Мы не нашли ни «уши легких», ни «семь долей почек», и кишечник заметно отличался от описаний древних мудрецов…

Сугита ждет, пока Сидзуки угонится за ним со своим переводом.

«Де Зут похудел с осени», – думает Удзаэмон.

– Между тем «Анатомические таблицы» настолько точно соответствовали результатам вскрытия, что мы с докторами Маэно и Накагавой пришли к единому выводу: европейская медицина превосходит китайскую. Сейчас, когда в каждом крупном городе есть голландские научные школы, это очевидная истина, а тридцать лет назад придерживаться такого мнения было сродни отцеубийству. И все же, зная лишь пару сотен голландских слов, мы решились перевести «Анатомические таблицы» на японский. Быть может, кто-нибудь из присутствующих слыхал о нашем учебнике анатомии – «Кайтай Синсё»?

Слушатели восхищены такой скромностью.

Сидзуки переводит «отцеубийство» как «тяжкое преступление».

– Задача перед нами стояла громадная. – Сугита Гэмпаку разглаживает кустистые белоснежные брови. – Мы могли часами искать перевод одного-единственного слова и в конце концов выяснить, что точного эквивалента в японском языке не существует. Мы создали новые слова, которыми наш народ, – старику не чуждо тщеславие, – будет пользоваться вечно. К примеру, для голландского «нерв» я придумал слово «синкэй», когда мы подкреплялись устрицами. Точно как в поговорке: «Одна собака лает просто так, и вот уже тысяча собак лает на что-нибудь»…