Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Новая сестра, ты не слишком расстроилась, что в этом месяце Богиня тебя обошла?

Орито, стараясь отдышаться, качает головой.

На дальней стороне галереи Асагао и Хотару кормят белку крошками.

Савараби чутко угадывает чужие настроения.

– Не бойся Одарения. Сама видишь, какие льготы у Яёи и Югури: кормят лучше, и постель удобнее, и угля больше дают… А теперь еще и забота ученой акушерки! Какую принцессу так балуют? Монахи добрее, чем мужья, и намного чище, чем клиенты в публичном доме, и нет свекрови, которая тебя ругает дурой, когда ты рожаешь дочерей, а как родишь наследника – от зависти растерзать готова.

Орито притворно соглашается:

– Да, сестра. Я вижу.

Подтаявший снег с глухим стуком шмякается на землю с ветвей старой сосны.

«Хватит врать! – Толстая Крыса выглядывает из-под настила галереи. – И хватит бороться».

– Нет, правда, сестра, – помявшись, говорит Савараби. – Как сравнишь с тем, что приходится терпеть девушкам с изъяном…

«Богиня, – Толстая Крыса поднимается на задние лапки, – твоя нежная терпеливая мать».

– …там, в Нижнем мире, – говорит Савараби. – Так здесь прямо дворец.

Белка удирает от Асагао и Хотару на колонну галереи.

Лысый пик виден так отчетливо, будто его нацарапали иглой на стекле.

«Если у меня на лице ожог, – не смеет произнести Орито, – все равно похищать меня – преступление».

– Давай закончим с футонами, – говорит она вслух. – Не то подумают, что мы ленимся.

Ближе к вечеру хлопоты окончены. Во дворе, там, где пруд, все еще лежит треугольник солнечного света. Орито в Длинном зале помогает ключнице Сацуки чинить ночные сорочки: она заметила, что за рукоделием не так остро ощущается жажда Утешения. Слышно, как на Тренировочной площадке монахи упражняются с бамбуковыми мечами. В жаровне потрескивают угли и сосновая хвоя. Настоятельница Идзу, сидя во главе стола, вышивает короткую мантру на капюшоне, который кто-то из сестер наденет на Одарение. Хасихимэ и Кагэро, перепоясанные алыми кушаками – знак милости Богини, – пудрят друг другу лица; зеркала запрещены даже сестрам высшего ранга. Приходит очередь Умэгаэ с плохо скрываемым злорадством спросить Орито, как она переносит разочарование.

– Я учусь, – через силу отвечает Орито, – смиряться перед волей Богини.

– Наверняка в следующий раз Богиня тебя выберет, – утешает Кагэро.

– Кажется, Новая сестра, – замечает слепая Минори, – начинает привыкать к своей новой жизни.

– Давно пора образумиться, – бурчит Умэгаэ.

– Не все быстро привыкают к Сестринскому дому, – возражает Кирицубо. – Помните ту бедняжку с острова Гото? Она два года плакала по ночам.

На карнизах крытой галереи шебуршатся и воркуют голуби.

– Сестра с острова Гото обрела радость в трех здоровеньких Дарах, – изрекает настоятельница.

– Но не обрела радости в четвертом, – вздыхает Умэгаэ, – который ее убил.

– Не будем тревожить мертвых, – резко обрывает ее настоятельница. – Незачем поминать прошлые несчастья, сестра.

На багровой коже Умэгаэ румянец не виден, однако она покорно кланяется, прося извинения.

Другие сестры, подозревает Орито, вспоминают ее предшественницу, что повесилась у себя в келье.

– Я бы лучше спросила Новую сестру, – говорит слепая Минори, – что помогло ей освоиться в Доме.

– Время. – Орито продевает нитку в иголку. – И терпение сестер.

«Врешь, врешь, – сипит чайник. – Даже я слышу, что ты врешь».

Орито давно заметила: чем сильней ее потребность в Утешении, тем гаже злые шутки Сестринского дома.

– А вот я каждый день благодарю Богиню, – сестра Хацунэ настраивает кото , – за то, что привела меня сюда.

– Я благодарю Богиню сто восемь раз перед завтраком! – Кагэро подводит брови Хасихимэ.

Настоятельница говорит:

– Сестра Орито, кажется, чайник просит воды…

Орито становится на колени на каменную плиту у пруда, собираясь зачерпнуть ковшиком ледяную воду, и в этот миг вода в косых лучах солнца превращается в зеркало, не хуже голландского стекла. Орито не видела свое лицо с тех пор, как убежала из своего прежнего дома в Нагасаки, и сейчас потрясена. Рисунок на серебряной коже пруда – ее лицо, только на три-четыре года старше. «А глаза?» Ввалились и потускнели. «Снова шутки Дома». Но уверенности нет. «Я видела такие глаза в Нижнем мире».

Дрозд запел на ветке старой сосны – ломкий, полузабытый звук.

«Что я такое хотела вспомнить?»

Орито кажется, что она тонет.