АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— В день моего шестнадцатилетия, когда я стоял перед гробом матери за пару минут до того, как его опустили в могилу, я пообещал себе, что детей у меня не будет. И вообще тех, кого можно потерять, не будет, — Эдвард даже не сбивается, не прерывается на вдохи — он знает, о чем говорит, вполне ясно, — решающую роль в этом сыграл Карлайл. Ни до, ни после его смерти называть этого человека отцом я не намерен.

— Вы что-то?..

Эдвард безмолвно и легонько проводит указательным пальцем по моим губам, призывая к тому, о чем просил — слушать. Четко ведь сказал, что ничего, кроме внимания, ему сегодня не нужно. Вопросы придется оставить на потом. Послушно замолкаю.

— Он с самого начала был мелкой сошкой, которая ничего, ровным счетом ничего из себя не представляла. Мальчик на побегушках. Ну не мальчик — в пятьдесят-то лет… — его губы искажает насмешливая, ядовитая улыбка, — но на побегушках. И жила бы эта серая, никому сто лет не нужная рыбка тихо и спокойно, как и предписывает акулий устав, но что-то внутри треснуло, переломилось, и рыбка взбунтовалась. Ей следовало за такое сразу переломить череп, но черт знает почему, Патриций дал непутевому шанс дышать дальше. Зря, конечно…

Эдвард прерывается, наверняка заметив кое-где проблеснувший во мне испуг. Не понимаю, что к чему, к тому же, не могу пошевелиться и спросить — дела хуже некуда. Да и его тон, даже если не брать в расчет слова, пугает. Железный, беспощадный и наплевательский. При всей ненависти к… Карл… Карлу? Карлайлу — вот, он ведь сам папа… можно ли так?..

— В следующий раз рыбка действовала аккуратнее, — я получаю по-настоящему нежный поцелуй в лоб, намекающий, что ни ко мне, ни к Джерри, отношение этого ледяного человека, который пару минут назад заливался слезами, а на придорожной траве вел себя и вовсе как мирской безжалостный повелитель, не изменилось. Мой Эдвард здесь. Просто внутри. Поглубже пока, чтобы успокоился. Чтобы ему стало легче.

Работает, мистер Каллен. Спасибо.

Уловив мой благодарный взгляд, мужчина прерывается ещё раз. Уголки губ, тонкой полоской сложенных в презрительной гримасе, вздрагивают.

Я была права, он тут. А если так, чего мне бояться?

— Чертову власть надо было как-то получить (сколько же можно чертить схемы на бумажках) — она ведь сама никогда бы не пошла в руки. А значит, что-то нужно сделать. Был бы Карлайл моложе, он наверняка бы занялся самим собой. Но так как старческий маразм уже вступил в силу, подавив сопротивление (а было ли оно?) мозга, идеи лучше, чем самому воспитать достойного наследника, у него не родилось.

— Тебя… — вырывается против воли. Поспешно поджимаю губы, морщась. Опять мешаю…

— Меня, — Эдвард кивает, делая вид, что не заметил. Медлит не больше одной двадцатой секунды, прежде чем начать говорить заново, свободной рукой поглаживая мои волосы — как Джерри… его тоже это успокаивает? — За родителей-то кто обычно платит?

Мне внезапно хочется к нему прикоснуться. Хочется чуть ли не до физической боли, чуть ли не до дрожи. Перед глазами, даже не прогоняемый от неожиданности, появляется образ маленького мальчика. Такого, как белокурое создание. Почти точное сходство — только волосы бронзовые, а пальцы — ещё пальчики — чуть длиннее. И этого малыша мне хочется прижать к себе. Крепко-крепко, чтобы знал, что я рядом и люблю его. Странно, да?.. Эдвард не давал мне повода. Он не плачет и даже не пытается скрыть, что плачет… он все так же раззадорен, все так же ровно и ясно говорит, все так же… но в груди почему-то ощутимо тяжелеет. С трудом убеждаю пальцы в его ладонях послушаться и не сжиматься. Не хочу снова прерывать — вряд ли история простая, судя уже даже по началу.

— Логичнее было бы заняться подготовкой какого-нибудь более-менее подросшего ребенка, но не будем забывать про маразм, — Эдвард громко прочищает горло, щурясь, — тем более, чужие предают, а свои нет. Ну, в теории…

Ещё раз целует — незаметно, скоро, — безмолвно объясняя, что ни ко мне, ни к Джерри эти слова не относятся. Становится легче, признаю. Ладони уже не намереваются вырваться из «объятий» Каллена. Огорчает лишь то, что губы, бывшие раньше потрясающим согревающим средством, теперь холодные и даже больше — ледяные.

— Я не знаю, где он нашел Эсми… — вот тут баритон вздрагивает. Причем так явно, что я даже не могу сыграть, будто не обратила внимания — невозможно. Но мужчина, приметив мой взгляд — сочувствующе-вопрошающий — ловко выруливает, возвращая голосу прежний тон, — только она каким-то чудом согласилась пойти с ним под венец. И, наверное, даже любила… немного — подонка нельзя любить, как следует… и первого ноября 70-го года мечты сбылись. Мальчик! Какая удача! Сразу!