Давид Фонкинос - Две сестры

Итак, Матильда выбрала это захудалое бистро и, словно в довершение всех бед, заняла место в дальнем конце зала, рядом с туалетами. Это был унылый закуток, слабо освещенный мигающими неоновыми трубками. За исключением таких же неприкаянных бедолаг, как она, или незаконных парочек (что, в общем, одно и то же), ни у кого не возникало желания располагаться тут. А вот Матильда, как ни странно, чувствовала себя в этом месте почти хорошо. Оно никак и ничем не было связано с ее воспоминаниями. Само уродство помещения заставляло отрешиться от прошлого. Неподалеку от Матильды сидели двое мужчин, говоривших по-польски.

Подошедшая официантка молча стояла перед Матильдой. Интересно, уж не штрафовали ли ее за каждое произнесенное слово? Как бы то ни было, она терпеливо ждала, когда сидевшая перед ней посетительница ознаменует наконец свой приход выбором напитка. Матильда заказала виски без льда, так и не услышав ни звука из уст официантки. Возможно, эта особа прониклась духом авангарда и пыталась работать, не выражая своего мнения. Но могло быть и другое объяснение: просто она давно убедилась, что люди, приходящие в этот убогий бар, не нуждаются в разговорах.

Матильда выпила три порции виски подряд и даже не захмелела. Прежде достаточно было пары бокалов шампанского, чтобы ее шатало на ходу. А душевные страдания обрекают человека на ясный рассудок, и ему все труднее и труднее забыться. Рядом с Матильдой уселся мужчина лет пятидесяти. Матильда сразу увидела, что он из тех, кто силится выглядеть благополучным, хотя сам факт присутствия в этой забегаловке исключал его из мира успешных людей. Судя по его выпирающему брюху, он пил неумеренно много, притом главным образом пиво. Через несколько минут он заговорил с Матильдой:

– Ты слишком хороша для такого кабака. В чем твоя проблема?

– У меня нет никакой проблемы. Вот разве только вы со своим приставанием.

– Ладно, кончай придуриваться. Раз ты здесь, значит дела у тебя хреновые. А коли они хреновые, так нет ничего лучше, чем разговор. Особенно с кем-нибудь чужим. А еще лучше – с чужим пьянчугой, который завтра даже и не вспомнит, что ты ему тут наговорила.

– А тебе-то что от меня-то нужно? – враждебно спросила Матильда, также перейдя на «ты».

– Да особо ничего.

– Хочешь переспать со мной?

– Как ты сказала?

– Ты этого хочешь? Только не уверяй меня, что ты сюда подсел, чтобы поинтересоваться моей жизнью. Ты хочешь только одного – перепихнуться. И уж конечно, для такого старого урода, как ты, это большая удача – встретить поддатую молодую бабу. Вот ты и подумал – а почему бы не попытать счастья? Ну так ты не промахнулся, тебе повезло. У меня как раз появилось желание переспать с первым попавшимся. Я не уверена, что у тебя получится, с учетом того, сколько ты выпил, но попытка не пытка. Значит, пошли? Ты где живешь-то?

– …

Оказалось, что мужчина живет как раз над баром. Он в себя не мог прийти от изумления. У него даже мелькнула мысль, что эта женщина либо свихнулась, либо решила его убить, но поскольку все в баре видели, как они выходили вместе… Нет, скорее всего, просто нимфоманка. Почти наверняка. И все-таки его грызло сомнение, он нюхом чуял: здесь что-то не так. Конечно, о сексуальной жизни незнакомого человека по лицу не узнаешь, но интуиция подсказывала ему, что эта женщина очень давно не занималась любовью. Как будто она только что вышла из тюрьмы и ухватилась за первого встречного. Однако… она просто красотка. И вполне могла бы захомутать любого мужика. Тогда почему именно его? Он чувствовал, как его завораживает эта красота, и взволновался так сильно, что теперь вряд ли смог бы удовлетворить ее.

Едва они вошли в квартиру, такую же убогую, как бар внизу, Матильда толкнула мужчину на диван. И сразу начала ласкать его промежность. Потом расстегнула ширинку. Вялый член был почти не виден из-под складок живота. Матильда постаралась скрыть свое отвращение. Ее рассудок был предельно ясен, а действия никак не объяснялись хмелем. Она часто думала над этим: разве осквернить свое тело – не самый надежный способ забыть Этьена? Спать со всеми подряд, с самыми что ни на есть погаными мужиками, утопить в этой грязи воспоминание о теле Этьена… Но истина крылась совсем в другом: она сама уже ничего не стоила. И ей хотелось быть истасканной, презираемой, изнасилованной (почему бы и нет?), чтобы почувствовать себя именно такой, какой теперь считала себя.

Когда она взяла в рот его член, тот все же начал твердеть. И Матильда усердствовала так, словно жизнь ее зависела от оргазма этого человека. Он стонал все громче и громче, скулил, как животное. Потом положил руку на голову Матильды и стал нажимать на нее в такт ее движениям. Наконец он достиг оргазма, сопроводив его воплем наслаждения, но не выпустил свою партнершу, пока не кончились последние содрогания. В полумраке комнаты трудно было понять, что чувствует эта девица. Да она и сама этого не знала. В какой-то миг, во время фелляции, у Матильды возникло искушение обойтись с ним жестоко, искусать его член до крови, однако в конечном счете она решила полностью удовлетворить его. У нее был полный рот спермы. Наконец она заставила себя проглотить ее, еще с минуту ласкала мужчину, потом внезапно вскочила и ушла.