Давид Фонкинос - Мне лучше

David Foenkinos

Je vais mieux

© Editions Gallimard, Paris, 2013

© Н. Мавлевич, перевод на русский язык (части I и II), 2016

© М. Липко, перевод на русский язык (части III–V, эпилог), 2016

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2016

© ООО “Издательство АСТ”, 2016

Издательство CORPUS ®

Нельзя не почувствовать, когда ты на пороге перемен. Я сразу понял: что-то назревает. Хотя и представить себе не мог, какие меня ждут крутые повороты. Поначалу просто стала побаливать спина, кололо в пояснице, в одной точке. Раньше ничего такого не бывало, и я не придал значения этой ерунде. Подумал – что-то нервное, от перенапряжения, столько хлопот было в последнее время.

Исходным пунктом всей истории можно считать то воскресенье – один из первых погожих деньков в году. Когда так радуешься солнцу, пусть пока еще слабенькому и робкому. Мы с женой пригласили на обед друзей – семейную пару, которую, собственно, приглашаем всегда; дружба с ними давно превратилась в такую же застарелую привычку, как наша супружеская любовь. Впрочем, в тот раз было кое-что новенькое. Мы только что переехали в маленький загородный дом с садом. И садом этим страшно гордились. Жена сажала в нем розовые кусты с едва ли не эротическим благоговением, и я понимал: в этот клочок земли она вкладывала все душевные упования. Иной раз мы гуляли по цветнику вдвоем и вдруг нас пробивало страстью, как в старину. Тогда мы спешили в спальню, чтобы на двадцать минут вернуть свои двадцать лет. Редкие и потому особенно дорогие мгновения. Хроническая усталость Элизы ненадолго отступала. Моя жена становилась беспомощной и нежной, а я каждый раз дивился собственной доблести – ведь смог же я когда-то сделать ей детей!

Итак, я принес из кухни четыре чашки кофе на подносе, и Элиза спросила:

– Что с тобой? Ты как-то неважно выглядишь.

– Да так, спина заныла. Ничего страшного…

– Что поделаешь, возраст… – сказал Эдуар своим обычным дурашливым тоном и притворно вздохнул.

Я отмахнулся – пустяки! Не люблю быть в центре внимания. А быть предметом обсуждения – и подавно. Однако кололо все сильнее. Жена о чем-то разговаривала с гостями, а я никак не мог включиться. Только прислушивался к боли и соображал, где и когда я мог надорваться в последние дни. Да вроде бы нигде. Тяжестей не поднимал, резких движений не делал – ну никаких таких заскоков не случалось… с чего вдруг спина разболелась. И почему-то с самой первой минуты я решил, что это серьезная штука. Будто нутром почуял – дело плохо. Или такое время, что мы всегда настроены на худшее? Мало, что ли, наслушался я историй, как болезнь искалечила людям всю жизнь!

– Еще кусочек клубничного торта?

Элиза перебила мои мрачные раздумья. Я, как ребенок, протянул тарелку. Ем-ем, а сам тихонечко ощупываю поясницу. И что-то там как будто есть (шишка, что ли, какая-то), но так оно на самом деле, или мне показалось со страху – иди знай. Глядя на меня, Эдуар отвлекся от торта и спросил:

– Не проходит?

– Нет… Не пойму, что стряслось… – признался я с легкой паникой в голосе.

– Может, тебе лучше прилечь? – сказала Сильви.

Сильви – жена Эдуара. Я познакомился с ней, когда учился в последнем классе лицея. То есть лет двадцать с лишним назад. Она была двумя годами старше, а разница в возрасте – единственная непреодолимая дистанция между людьми. Я ей увлекся с самого начала, а для нее как был, так и остался мальчишкой. Иногда по субботам она водила меня по каким-то невероятным галереям или выставкам, куда никто, кроме нас, не забредал. Сильви рассказывала, что ей нравится, а что нет, а я старался выработать свой собственный, независимый вкус (и напрасно – по большей части я был с ней согласен). Она уже тогда много занималась живописью и казалась мне воплощением свободы, богемной жизни. Всего того, от чего я очень скоро отказался, поступив на экономфак. Но, прежде чем принять такое решение, целое лето колебался – ведь я хотел стать писателем, ну, или, точнее говоря, у меня были смутные планы написать книгу о Второй мировой войне. Кончилось тем, что я склонился к общему мнению [1]и выбрал практическое поприще. Как ни странно, к такому решению толкала меня и Сильви. Не потому, что не видела во мне таланта – она и двух строчек моих не читала. Скорее всего, она просто считала, что я не гожусь для беспорядочной, полной сомнений и исканий жизни. Наверно, у меня была уж очень добропорядочная физиономия. Физиономия человека, которого в конце концов, двадцать лет спустя, в загородном доме скрутит боль в спине.