Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Алена порыскала на столике сигареты, но не нашла. Под руку подвернулся бокал с остатками красного вина «Ц». Ей стало немного легче. В новостях сообщали про взрыв жилого дома в Заводском районе. Называли уточненные данные о жертвах, суммы компенсаций. Среди основной версии фигурировала утечка бытового газа.

Так же говорили про десятикилометровую очередь в центральный амфитеатр на картину «Христос во гробе» Ганса Гольбейна младшего. Выставка продлится еще несколько дней, после чего оригинал будет возвращен в Базель.

В выпуске погоды синоптик обреченно заявлял, что похолодания в Москве в ближайшие недели ожидать не стоит. Всему виной антициклон. Для тушения торфяных болот подключили армию.

— Хорошо погуляли ночью, правда? — спросил проснувшийся молодой человек.

— Не лучше, чем с другими.

— Слушай, а когда моя книга будет издана? — с заигрывающей интонацией поинтересовался он. — Сколько мне заплатят сразу, а сколько потом?

— Скажи, а на что ты готов ради творческого успеха? — спросила Алена, пуская кольца дыма.

— На все готов, — зевая, ответил молодой человек и встал с кровати.

— Аполлон, — подумала Алена.

— Я даже от родителей откажусь, если это будет мешать. Мне с детства внушали, что их единственный сын рожден для великих дел.

Алене вдруг стало противно от самой себя . Сколько раз она проводила время с женатыми мужчинами, и задушенная совесть ее молчала…

— Скажи, а зачем ты вставил эпизод с Иисусом Христом? — спросила раздраженно Алена, вдавив сигарету в переполненную пепельницу. — Он ни к селу, ни к городу.

— Мне так посоветовали на тренинге для писателей. Сказали, мол, это привнесет в роман глубины и выведет текст на новый уровень.

Алена истерически захохотала. Молодой человек подхватил.

— Значит, ты готов убрать все сцены с ним, если я попрошу?!

— Конечно. Для меня они ничего не значат. Если книга будет издана, будет иметь успех, то я готов пойти на любые уступки. Меняйте название, срезайте все что хотите, но книга должна стоять на полках магазинов среди бестселлеров. На меньшее я не согласен.

Алена изменилась в лице, и смех рассеялся, как туман.

— Сколько страниц из пятисот нужно выкинуть? — весело спросил Аполлон, разглядывая себя в зеркале.

— Все пятьсот.

— В смысле? — спросил он, повернувшись к Алене.

Алена встала с кровати, прикрылась одеялом и пошла в ванную комнату.

— Но это же весь роман! — крикнул он ей вдогонку.

— Извини, но твоя рукопись — никчемный мусор. Я даже не стала бы его подкладывать под ножку дивана.

— Постой, но ты же сама вчера говорила…

— Пора подкрасить челку, — подумала Алена, рассматривая себя в зеркале. — Мне просто нужно было с кем-нибудь развеяться. День трудный вышел.

Молодой человек стал одеваться и одновременно с этим сыпать на девушку скудным бранным словарным запасом, что вызвало в Алене вторую волну хохота.

Она подошла к рабочему столу, небрежно перекинула несколько листов, скривилась и смахнула рукопись молодого человека в урну. Дверь захлопнулась, чуть не слетев с петель.

Алена порылась на дне сумки и достала банку с сильнодействующими обезболивающими таблетками, которые врач прописала ей от мигреней. Отвинтила крышку и высыпала на ладонь сначала десять, а потом еще пять белых пилюль.

— Теперь точно пора, — сказала она, и дрожащей рукой вылила в стакан остатки красного вина. — Такая доза убьет и кита.

Зазвонил телефон. Она решила не отвечать.

— Меня это больше не касается.

Алена положила в рот первые пять таблеток, но телефон словно бы умолял ответить.

— Да, — уже чувствуя горечь на языке, все-таки ответила Алена.

— Из морга «склифа» беспокоят. Завтра нужно к десяти часам утра подъехать на опознание.

— Куда подъехать…?

— В морг института им. Склифосовского, девушка. Я сколько раз должен повторять? У меня в списке напротив фамилии Еременко записан ваш телефон.

— Но я…

Трубку положили.

— Завтра нужно подъехать на опознание к десяти часам, — повторила она для себя и выплюнула таблетки в ладонь.

Ее забил озноб: то ли от страха, перед какой страшной чертой вновь остановили (логическим мышлением Алена не была обделена с рождения, и понимала, что два раза уже не могут быть случайностью), то ли от своего бессилия переступить эту черту. В голове пронеслись строчки из Фауста в переводе Пастернака, которые она знала наизусть:

Но две души живут во мне,

И обе не в ладах друг с другом.