Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Люди ради некой справедливости готовы горы свернуть, но только не собой заняться.

— Прошу, только не грузи меня сейчас проповедью. Голова раскалывается.

— Пора ехать, — сказал священник, посмотрев на часы.

Отец Михаил отвез Алену на автовокзал. Они протолкнулись в пропахший потом и горелым кофе буфет, встали подальше от солнца. Постояли минут тридцать, деля столик с незрячим ветераном Великой Отечественной войны. Войны, в которой, по словам писателя Даниила Гранина, невозможно было победить.

Они молча пили минеральную воду «Ессентуки», но взглядами, изменяющимися оттенками лица, мимикой, неловкими движениями рук и ног вели негласный спор. Когда покрытый пылью дизельный автобус подъехал, и люди, матерясь, стали выходить на улицу, иерей негромко сказал:

«Если кто попросит у царя немного навоза, то не только сам себя обесчестит маловажностью просьбы, но и царю нанесет оскорбление. Так поступает и тот, кто в молитвах у Бога просит земных благ, а не постоянного видения своих грехов. Ищи, Алена, прежде Царствия Божия внутри себя, а все остальное приложится».

Больше он ничего не добавил, только сунул ей в сумку небольшой бумажный кулек.

На обратной дороге священник с холма увидел пламя, озарявшее ночное Девушкино. Он остановил машину, вышел, сел на пожухлую траву и стал смотреть. Потом произнес слова из книги пророка Даниила:

«Мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел — ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам».

Пациентам в трехместной палате кардиологического корпуса не спалось. Повторно закипал электрический чайник.

— Мир без меня. Каким он будет?

Человек что-то зачеркнул карандашом на листе бумаги.

— А кто Вы по профессии? — спросила Алена, закончив брить ввалившиеся щеки Максима. — Это у Вас статья или книга?

— Вы, девушка, имеете честь разговаривать с доктором философских наук Шаховским. Не слышали о таком?

— Лоб и правда сократовский, — заметила Алена, и уже вслух сказала: — Нет, к сожалению, не слышала. Я раньше только с художественной литературой пересекалась по роду деятельности.

— К Вашему сведению, я еще и главный специалист по мертвым языкам в нашей стране.

Человек сделал очередную пометку на листе и, не выпуская карандаша, почесал живот, обезображенный рыхлым ожирением. Потом вдруг спросил:

— Скажите, Алена, а вот Вы какой след в истории собираетесь оставить?

Девушка стала вытирать щеки Максима вафельным полотенцем, а доктор философии продолжил:

— Ученые подсчитали, что если пятьдесят тысяч лет до нашей эры взять за отправную точку появления человека разумного, то до сегодняшнего дня на Земле жило и умерло сто семь миллиардов человек. И вот я задаюсь логически вытекающим отсюда вопросом: а что, собственно, все эти люди оставили после себя? Зачем они жили? Кто их сейчас помнит?

— Я как-то не думала об этом, — ответила Алена, уже пожалев, что вообще заговорила с профессором.

— Вы даже не хотите подумать. Ну, в самом деле, кто так делает?

— Простите, но я, правда, не задумывалась.

— Зря, а вот ваш покорный слуга научные труды собирается оставить.

— Думаете, они будут кому-то нужны через сто лет? — осведомилась девушка. — Я читала у одного святого отца, что каждый следующий философ опровергает предыдущего. В философии нет истины.

— Безусловно! — вспылил Шаховский. — Я — не фунт изюма, и мои труды — не филькина грамота. Меня цитирует мировое ученое сообщество!

Он вновь сделал пометку на линованном листе бумаги, но уже без прежней уверенности в руках.

— А еще у меня есть сын, кандидат химических наук, между прочем.

Шаховский по неосторожности проткнул лист карандашом и еле сдержался, чтобы не выругаться.

— Искренне за Вас рада!

— Алена, а Вы не знаете, какой клапан лучше поставить? — спросил третий сосед в спортивном костюме. — Наш, отечественный, или импортный?

— Лучше спросите у врача. Я плохо в этом разбираюсь.

Тот кивнул и продолжил без всякого интереса читать дешевый детектив, сидя к окну спиной.

— Скажите, Алена, — проговорил, не унимаясь, философ. — Вы каждый день сидите рядом с этим парнем, который не только Вас не видит, но даже и не слышит. Каково это?

— Что каково?

— Ну, вот ладно, я — старик уже, а он лежит, простите за фамильярность, овощем, уже столько лет, со смертью в шахматы играет. Безнадежное состояние.