Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Лев Николаевич, Вы же сами нас на лекциях учили, почему в храмах в Страстную пятницу читаются отрывки из 38-ой и 42-й главы книги Иова. Церковь показывает, что настоящий, окончательный ответ на такие вопросы, не только многострадальному праведнику, но и всему человечеству, был дан на кресте Голгофы.

Лев Николаевич захохотал.

— Хорошо, попробую ответить совсем просто, — продолжил иерей Михаил, уже почти смирившись с тем, что его не слышат. — Как учат все святые отцы: грех — это рана, которую мы наносим сами себе. И чем больше эта рана, тем больше требуется вмешательство врача. Врач — Христос. Скорби и болезни — всего лишь лекарства для исцеления души.

Иерей немного подумал и добавил, сквозь усиливающийся хохот профессора:

— Но иногда раны бывают смертельными.

— Уходи прочь! — крикнул профессор, столкнув иерея со стула. — Ты не апостол Павел, и здесь тебе не Афины! Кто ты такой вообще, чтобы меня, профессора, учить?!

Священник поднялся, отряхнулся, поклонился всем присутствующим и направился к воротам. Сквозь ругательства и проклятия профессора было слышно, как затарахтела старая машина.

— Поп тоже потерял в один день всю семью, — постскриптум, как бы невзначай, сказал могильщик Семен за столом.

Лев Николаевич налил очередную рюмку водки, но не стал ее выливать в стакан с соком, а выпил так. После как-то осел, побледнел и заплакал.

После поминок радость и веселье уходили из дома постепенно и безвозвратно. Этаж за этажом, комната за комнатой. Последним рубежом стал рабочий кабинет, где в тени рамок с семейными фотографиями еще можно было заметить остов былого счастья.

Но и эта радость сделала последний вздох с появлением на пороге нежданного гостя.

Кухарка с опаской постучала в дубовую дверь кабинета.

— Да.

— Лев Николаевич, к Вам пришли.

— Кто? — буркнул хозяин.

Кухарка слегка приоткрыла дверь, и из нее тут же повеяло жгучим табачным дымом.

— Не знаю. Говорит, ему нужно с Вами о чем-то важном поговорить.

— Скажи, что денег я не дам.

— Он говорит, что это по личному вопросу.

Лев Николаевич вложил закладку на второй части V главы «Братьев Карамазовых» и жадно затянулся курительной трубкой. Потом взял в руки чашку с густым чаем кирпичного цвета, поболтал его и поставил обратно на стол.

— Ладно, пусть войдет. Принеси свежего чаю и бутербродов с икрой.

Через несколько минут в дверь постучали.

— Войдите.

Лев Николаевич в полутьме сначала не разглядел, кто стоял перед ним, но когда взял свечу и поднес ее к лицу незнакомца, то отшатнулся. Это был тот самый нищий в поношенном военном кителе с одной рукой.

— Разрешите представиться! Капитан в отставке Рублев.

Лев Николаевич сглотнул слюну и, шаря рукой, наконец, нащупал край стола. Сел на стул и тяжело задышал. За последнее время он сильно обрюзг и растолстел, движения его стали медлительными и неуклюжими. Вдобавок, от нервного перенапряжения у него развился фурункулез.

— Что Вам от меня нужно? — спросил Лев Николаевич и стал делать вид, что хаотично пишет в блокноте. — Денег нет. Я уже всем об этом сказал.

Он не глядя порылся рукой в вазочке и принялся грызть ставшее камнем овсяное печенье.

— В деньгах я не нуждаюсь, — отчеканил офицер в отставке.

— Тогда зачем Вы пришли…? — пробубнил хозяин дома, сыпля крошками на большой дубовый стол.

Капитан Рублев посмотрел на фотографию Софьи Андреевны, висящую в золотой рамке на стене рядом с изящным портретом покойного архиерея Николая (отца Льва). Глаза капитана заблестели. Потом он пробежался взглядом по книжной полке и прочитал названия нескольких корешков: «Марк Лициний Красс», «Императрица Китая Цыси», «Генриетта Хоуленд Грин», «Джон Пол Гетти». В кабинете так же висела большая репродукция картины Василия Перова — «Сельский крестный ход на Пасхе. 1861 год».

— Я пришел просить прощения у Вас. Чувствую, что помру на днях. Душе не за что больше держаться. Я был у отца Михаила. Он меня исповедовал. Теперь вот пришел к Вам.

— За что, позвольте спросить? — приободрился хозяин дома, услышав имя священника. — Мне кажется, мы с Вами чаи не гоняли.

— Сейчас, — сказал однорукий ветеран, доставая из-за пазухи кулек.

Он развернул его и положил на стол, к ногам маленького нефритового Наполеона. Лев Николаевич увидел помятое письмо и золотое кольцо, которое он когда-то купил жене.

Когда кольцо пропало, жена сказала, что видимо, оно слетело с пальца во время купания в озере, но сколько не искали местные мальчишки, так ничего и не нашли. Дно было илистым.