Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Одна, как страсть любви, пылка

И жадно льнет к земле всецело,

Другая вся за облака

Так и рванулась бы из тела.

Крутя в пальцах пачку сигарет, она нажала кнопку обновления почты. В ящике висело сорок новых рукописей. Вновь нажала кнопку обновления. Плюс десять великих романов. Еще раз обновила почту — плюс двадцать бестселлеров. Редактор истерически захохотала и нажатием кнопки очистила весь ящик. Для надежности поставила галочку на автоматическом удалении всех присланных писем. Смяла пачку сигарет и швырнула ее в сторону, рассыпав крошки табака по столу. Взяла в руки чистый лист бумаги и стала писать заявление об увольнении.

Когда машина такси скрылась из виду, Алена поправила уже начавшую выцветать челку, сплюнула жвачку в бумажный платок, и с неохотой потащилась к серому, почти неприметному зданию.

— «Морг», — проговорила она, читая облупившуюся от времени табличку над входом.

Алена зашла внутрь и двинулась по скользкому полу вдоль темного, холодного коридора. За годы эксплуатации следы от каталок превратились в колеи. Лампочки под потолком были засижены мошкой и паутиной. Почему-то запахло стоматологической поликлиникой.

— Здравствуйте, — сказала она в маленькое окошко, для надежности закрытое решеткой. — Мне звонили на счет Еременко.

Человек восточной наружности, со следами от оспин на лице, пошевелил густыми усами и, сняв вторые глаза, переспросил казенным слогом:

— Фа-ми-ли-я.

— Еременко, — повторила Алена, ежась от холода.

— Так, — процедил человек, открывая непропорционально маленькими по отношению к массивному телу руками толстую папку. — А Вы кто будете? Жена?

— Нет.

— Сестра?

— Нет.

— То есть, в родстве не состоите?

— Нет, — в третий раз повторила в окошко Алена, уже начиная шмыгать носом.

Он листал толстый журнал, и перед тем как перевернуть следующую страницу облизывал кончик заиндевелого пальца.

— Кого-то еще из родственников Максима Еременко знаете? — монотонно спросил человек, продолжая читать страницы журнала.

— Никого, — ответила Алена, прыгая на месте. — Даже в морге бюрократия не умирает.

— Пройдите в ту дверь.

Ячейки размещались как на вокзале, словно камеры для хранения багажа. Унификация плановой экономики. Какая разница, что именно временно хранить? Сумку или тело перед отправлением в вечность? Меняй только место назначения — и все.

Мужчина подошел к ячейке, со щелчком открыл дверцу и выдвинул поддон с телом. Алену начало мутить и она пожалела, что по дороге перекусила.

— Узнаете? — буднично спросил сотрудник морга.

Испещренное гематомами и ссадинами молодое тело куталось в легкий иней и отдавало заметной синевой. Оно было чужое и уже ненужное этому старому, раскаленному жарой миру.

— Нет, это не он.

— Уверены? — буднично спросил усатый человек.

— Да, — как во сне, ответила она, а в голове пронеслась мысль: «Должен быть смысл. Я не верю, что на этом точка. Не верю».

Желудок Алены отказался дальше удерживать пищу, и ее стошнило на пол. Здание выплюнуло еще несозревший плод и девушка, не оборачиваясь, пошла сквозь сквер института, прикрыв рот салфеткой. Если зайти с мороза в натопленную баню, то можно понять что происходило на улице к полдню. Витая в своих мыслях, она села на ступени больничного храма в тени дубов, посаженных еще при графе Шереметеве. Ветви деревьев тянулись в одну сторону, прося у Бога дождя.

Алена стала рыться в сумке в поисках банки с таблетками, решив, что попытается в третий и последний раз, но кроме расчески, косметички, книжки по древней архитектуре Дамаска в мягкой затертой обложке, пачки сигарет и бутылки теплой воды ничего не находила.

И тут, из самой глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнула: «Господи, если ты есть, то откройся мне! Я прошу не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне только одно надо узнать: есть ты или нет тебя?»

Она повторила эти слова не менее трех раз, а когда подняла влажные глаза от асфальта, то увидела нескончаемую вереницу людей в черной траурной одежде , поднимающихся в храм по ступеням .

— Алена, — позвал знакомый бодрый голос.

Девушка стала всматриваться в безрадостные лица и вдруг увидела улыбающегося отца Михаила. Он показался ей ангелом в белоснежных одеждах: лицо светлее Солнца, глаза небесного цвета. Взмахом руки иерей позвал ее за собой, в открытые двери.

Алена, с большим трудом пробравшись к дверям, попыталась втиснуться за ним, чтобы поговорить, но едва она ступала на порог, как ее останавливала некая сила, не давала войти, отбрасывала, между тем, как все люди шли беспрепятственно. Сколько она не пыталась — войти не могла. Всех принимала церковь, а ее — не пускала! Так повторилось три или четыре раза. Силы кончались. Наконец, когда последний человек зашел внутрь, она отошла и встала в углу паперти. Алена вдруг осознала, что это грехи ее не пускают.