Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

— Сынок, здравствуй, как ты?

— Привет, мам.

— Сынок, ты себя хорошо чувствуешь? Папа будет две недели с тобой в палате находиться. А твоя Катя даже не приехала сейчас и заявила, что не сможет быть рядом так долго. С работы, дескать, не отпустят. А я сходила к нашему терапевту и купила отцу больничный.

— Ты звонила Кате? Где она? Она что, вообще не приедет?

— Не знаю ничего. Не нужен ты ей, разве не видишь.

Меня закатили в палату, и разговор прервался. Через минуту зашел отец. Мы поздоровались, и я уточнил, что находиться в одной палате с пациентом кому-то из ближайших родственников разрешено две недели, так как палата была полностью обеззаражена, и посторонним вход строго запрещался.

За эти десять минут, проведенных на койке, я услышал последние новости о семье, брате, племяшке, бабушке. О жене отец почти ничего не знал. Это было понятно. Отец рассказал, что им позвонили почти ночью, сказав, что сына доставила реанимационная машина в институт и что он находится при смерти. Дальнейшее развитие событий я хорошо представлял, зная свою маму.

Я попросил дать мне телефон. Отец достал его из сумки, но я не успел в него заглянуть: пришла врач и принесла переносной монитор. Она представилась Еленой Николаевной. Сказала, что теперь она мой лечащий доктор и сразу подключила датчики давления и пульса. Послушала стетоскопом работу сердца. Сказала, что неплохо, ожидала худшего. Попросила пока дышать кислородом с перерывами.

— Елена Николаевна, а как долго мне тут находиться? Мне на работу нужно. Я только в должность вступил и ничего не успел сделать.

Она посмотрела на меня скептически и ответила:

— Максим, о работе пока вообще не думай. Какая может быть сейчас работа? Перестань бредить. Результат биопсии придет завтра, от него и будем плясать. Обычно после операции держат месяц, в течение которого делают еще три биопсии. В случае положительной динамики, последующие биопсии состоятся через три месяца, потом через полгода, а дальше каждый год. Таблетки пить будешь регулярно и пожизненно, кровь на концентрацию такролимуса сдавать придется тоже регулярно.

— Что такое такролимус?

— Это препарат, подавляющий иммунитет, который ты уже пьешь десять дней, — объяснила она.

— Спасибо, Елена Николаевна.

— Мне пока что не за что. Вот профессор Агаров сделал невозможное, пришив тебе сердце большего размера, чем твой перикард и аорта. Поэтому твои жалобы на трения уместны, но скоро все прекратится. Притрется. Главное, фракция выброса теперь семьдесят процентов вместо восемнадцати. Ладно, я пойду. Будем ждать биопсию. А вы, Петр Михайлович, никого сюда не пускайте без маски, бахил и халата. Полы мойте два раза в день. На улицу пока желательно тоже не выходить.

— Хорошо, — сказал отец. — Будет сделано.

Когда врач ушла, на телефон пришло сообщение от Кати:

«Любимый, здравствуй. Я себе места не находила все эти дни. Думала, как там мой котенок один. Максик, не верь никому. Не верь сплетням. Твоя мама хочет нас разлучить. Она меня терпеть не может. Я тебя очень люблю и надеюсь поскорей увидеть тебя живым и здоровым. У нас будет куча детишек, и мы будем жить долго и счастливо.

Твоя Катя. Целую. Крепко обнимаю».

Я еще раз пробежал глазами по сообщению и отложил телефон в сторону. Отец, нахмурившись, читал распорядок дня, который ему вручила Елена Николаевна. Я вспомнил, как Катя номер три говорила, что я не дал ответа на это сообщение и что сразу после выписки подал на развод.

Потом был последний телефонный разговор, и все. Не дал ответа… Катя номер три. О чем я вообще думаю? Это казалось кошмаром, но ощущения были реальными. Я даже на секунду почувствовал себя Марти Макфлаем из фильма «Назад в будущее». У меня в горле встал комок.

Одна моя часть, опираясь на реальные воспоминания, хотела видеть Катю. Опять хотела видеть. Она любила Катю, а вторая моя часть, второй Я, торчавший в том жутком подвале, уже сидел и сжигал все архивы, кочергой вороша пепел.

Я не знал, кому подчиняться. Осадок. Жуткий осадок. Черная грязь, похожая на кофейную гущу, осела на дне души. У меня затряслись руки. Я совсем обессилел. Попросил отца позвать врача. Он быстро вышел в коридор и передал мою просьбу медсестре.

Елена Николаевна, цокая каблучками, быстро прибежала с тонометром в руках. Послушала и поняла, в чем дело. Быстро вышла и через минуту вернулась в палату уже вместе с хирургом. У хирурга в руках был внешний кардиостимулятор. Он быстро отсоединил провода от моего и накинул ими принесенный водитель ритма, как обычно говорили в реанимации. Мне сразу стало легче.