Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

Врач сказала, что отторжение есть, но оно не критичное. По ее словам, самое опасное отторжение происходит в течение первого года. Острую фазу практически нельзя поймать. А у меня оно сейчас как бы в хронической фазе. Фоновое. Надо было только увеличить дозу иммуносупрессантов — и все.

Меня это не сильно успокоило. Жар был сильный. Горело все тело. Я попросил отца положить мне компресс на лоб, но не прошло и пяти минут, как намоченная тряпочка высохла. Он начал менять ее каждые пять-десять минут. Обтирал мне ноги, ступни, которые горели еще сильней. Я даже нарушил норму по потреблению воды, выпив залпом двести миллилитров, попросив списать их уже за счет следующего дня.

Ближе к одиннадцати вечера, когда закончилась первая пластмассовая фляга, и сестра поставила вторую, на телефон пришли три новых сообщения. Два от Степана, который желал здоровья и выздоровления и спрашивал, когда можно будет навестить, а третье от тещи:

«Дорогой, Максим, мы так опечалены известием о твоем здоровье. Вставай быстрее на ноги, ты нужен нам здоровый. Катенька все рассказала. Это ужасно, что молодые люди могут так болеть. Ну, ничего, ты поправляйся и приезжай к нам на дачу. Впереди весна и лето. Будет много витаминов. Все будет хорошо. Как мы понимаем, работу ты теперь потеряешь, поэтому уже сейчас начинай задумываться о том, как будешь кормить семью. Нужно будет искать новую работу. Поправляйся быстрей и приезжай к нам. Ждем. Целуем».

— Вот зараза!

— Что?! — вскочил отец, который немного уже задремал на кушетке рядом. — Что случилось? Чего материшься?

— Да разве я матерюсь, пап. Тут никого мата не хватит. У меня на него и сил нет. Это теща мне желает быстрей начать искать новую работу. Как тебе? Что я говорил?

— Не слушай ты. У баб язык как помело. Несут всякую ерунду…

Я написал ответное письмо, в котором поблагодарил тещу за пожелания и попросил не вмешиваться в мою жизнь. Написал, что сейчас мне не до этого совсем. Сообщение хоть и было электронным, но энергия тоже передавалась на расстоянии. Ответ не заставил себя ждать. Он содержал несколько эмоциональных высказываний и претензий. Я еще раз убедился, что в моей теще человеческого немного. Отвечать даже не стал. Но не прошло и двух минут, как позвонила жена. Радости от этого звонка впервые за долгие годы я не испытывал:

— Алло?

— Да.

— Ты чего мою мать оскорбляешь? Она этого не заслужила.

— Здравствуй, дорогая. Ты дома? Через недельку мне разрешат посещения.

— Знаешь, Максим, ты неправильно себя ведешь. Может, тебя там твоя мама науськала? Но моя мать не заслужила такого обращения. Вспомни, сколько мои родители для тебя сделали.

— Мне плохо сейчас. У меня отторжение началось. Я под капельницей. Я читал твое сообщение. Моя мама тут ни при чем. А перед твоей мамой извиняться не собираюсь. Она не права. Да и, по сути, я ничего такого ей не сказал. Просто попросил не лезть с советами сейчас.

— Да пошел ты знаешь куда! Я места себе не находила все эти дни! К Матроне Московской очередь отстояла по совету людей. Не ела, не спала, а ты такой монетой платишь нам?

И повесила трубку. Я был в шоке. Моя жена, конечно, всегда была эмоциональной, но не до такой степени. У меня складывалось впечатление, что мы живем в разных вселенных и что это не я лежу с пересаженным сердцем, а кто-то другой. «Они вообще адекватные люди», — впервые задумался я?

Не знаю, то ли на фоне операции, то ли скверного самочувствия, но теперь я трезво стал трезво смотреть на два года нашей совместной с Катей жизни.

«Что я видел с ней? Что чувствовал? Любовь? Да и что такое любовь? Не была ли это иллюзия? Сон? Что я вижу сейчас? Меня истерически шлют куда-то. Я не потяну теперь ее капризы и нервы, а она не потянет тягости жизни со мной. Но смогу ли я без нее жить? Не сможешь, конечно. Ты болен ею, помнишь? Ничего я не болен. Третьего шанса точно не будет. Нужно сворачивать с этой дороги или разворачиваться, даже не знаю, как правильней сказать. Зачем? Тебе с ней хорошо было? Ну да, было. Так чего тебе еще нужно? Чтобы она была рядом».

Что-то стукнулось в окно. Я посмотрел. За окном опять сидела та самая толстая ворона.

— Пап, слушай, опусти жалюзи.

Отец встал с кушетки, подошел к окну и опустил.

— Кстати, жене твоей машину, кажется, новую дали, — сказал он, ложась обратно. — Черную. Представительская такая. Хорошо живут они там, видимо.

— Представительская черная? Быть этого не может. У медицинских представителей только серебристые кузова. Черные большие, как ты говоришь, лишь у начальства.