Александр Зиновьев - В преддверии рая

А люди шли и шли стройными рядами, неся портреты Маркса, Ленина и Сусликова. Тебя это удивляет, спросил Голос. Странно, пора бы привыкнуть. С Брежневым произошло то же самое, что со Сталиным и Хрущевым, только в несколько иной форме. Сбылось то, что много лет назад предсказал один безвестный школьник:

Но вот впереди стало мерцать и постепенно разгораться Великое Сияние. Становись в общий строй, сказал Голос. Возьми за руки соседей! Подравняйсь! Выше голову! Смотреть бодрее! И он пошел вместе со всеми навстречу Великому Сиянию и стал наполняться Великим Счастьем. И в самый последний момент в его сознании вспыхнул вопрос: а сколько, в самом деле, должно быть плевательниц в казарме? Болван, загремел Голос, хватаешься за мировые проблемы, а не можешь решить самую пустяковую! — Надлежащее количество!!! И все исчезло.

По пустынным улицам ночного города идет человек. Он подставляет лицо холодному ветру. Он думает трудную мысль.

Каждая эпоха имеет свой специфический поток жизни. Что это такое? Совокупность происходящего в данном пространственно-временном объеме? Это верно, но пусто. Все дело в том, как это воспринимается и переживается участниками эпохи и что получается из суммирования миллионов ручейков их переживаний. Но дело даже не в общем понятии такого потока,— оно вряд ли возможно. Дело в конкретных типах таких потоков. А еще точнее — в особенностях жизненного потока нашей эпохи. Бесспорно, что вся она окрашена одной главной темой: коммунизм. Ибо это есть главная болезнь времени.

О коммунизме написаны горы книг, статей, фраз, слов. Но во всей прокоммунистической и антикоммунистической литературе не сказано ни одного слова о самой главной черте коммунистического строя жизни, которая сделала его таким привлекательным для миллиардов людей, несмотря на очевидные и общеизвестные ужасы становления и бытия его. Это главное состоит в органической способности порождать идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое. Затея, материалы которой мы зачем-то сначала обрабатывали, а затем уничтожали, и была классическим примером проявления этой способности нашего общества. Пожалуй, в этом суть дела.

Прежде всего нужно понять, что организующая идея не есть нечто реально существующее. Это есть всего лишь воображаемая точка, в которую фокусируют свои цели, желания, усилия, надежды, страхи и т.п. миллионы людей, осуществляющих свой жизненный путь в реальном потоке бытия. Строй нашей жизни порождает такие воображаемые точки постоянно. Почему он порождает — другой вопрос. Здесь важно пока, что такие точки суть факт. Хотя такая точка есть лишь нечто воображаемое, она обладает необычайной прочностью и устойчивостью. Она устойчивее, чем реальные личности, участвующие в процессе жизни. Устойчивее даже правительств и крупных организаций. Дело в том, что она воображаема не в том смысле, что она есть продукт деятельности воображения людей, а в том смысле, что мы как посторонние наблюдатели можем представить ее себе так, будто люди в нее проецируют свои жизненные линии. На самом деле ничего подобного не происходит. На самом деле по законам коммунизма люди живут так, как будто бы они осуществляют упомянутое проецирование. А его на самом деле нет.

Мистика? Подумай! Задачка не из легких. Но у нас было достаточно материала, чтобы найти ответ. Из указанной природы организующей идеи вытекают прочие ее свойства. Если взять ее как таковую, как целостное явление, то она не детерминирована в ее возникновении, в ее ходе, в ее исчезновении. Ее невозможно предсказать. Невозможно предсказать ее эволюцию и конец. Невозможно предсказать ее результаты и последствия. Потому она не поддается планированию и контролю. Ее нельзя предотвратить, ограничить, уничтожить. Она не подвластна людям, партиям, правительствам. Те меры, которые можно предпринять с намерением предотвратить некую предполагаемую идею такого рода, не способны предотвратить другую, которая не предполагается.