То, что случилось,— ерунда,
Наша привычная нуда.
Вот если выпить не потянет.
И матом крыть твой рот устанет,
И над тобою, как всегда,
Не свистнет за полночь «спаситель»,
И уж не примет вытрезвитель
В свои объятья никогда,
Тогда, считай, пришла беда.
Твоя окончена страница.
И жизнь тебе уж не приснится,
И ты исчезнешь навсегда.
В нормальном индивиде удивительным образом сочетается социальный пессимизм и личный оптимизм. Тут неподалеку есть приличное злачное место, где еще верят в человека и отпускают в долг. В пределах рубля, правда. Но все-таки это нечто. Пошли.
Внутренний Голос сказал ему, что он находится в подлинном коммунизме. Не в научном, подчеркнул Голос, а именно в подлинном. Научный был задуман неправильно, а построен был совсем неправильно даже в сравнении с тем, как был задуман. Поэтому пришлось его долго и упорно исправлять. Не веришь? Смотри сам! И Голос предъявил ему справку, в которой было зачеркнуто слово «научный», а над ним вписано слово «подлинный». Рядом было написано «исправленному верить», стояла печать жилищно-эксплуатационной конторы и подпись старшего бухгалтера /подпись неразборчива/. И он поверил, ибо сразу же за этим увидел перед собою Великое Сияние и испытал Великое Счастье. Он часто видел это Сияние в детстве, реже — в юности, совсем редко — потом. Появлялось оно на мгновение, и он никогда не мог его удержать дольше или вызвать вновь по своей воле. Появление Сияния каждый раз было связано с возникновением состояния огромного Счастья. И потому он страстно мечтал увидеть его хотя бы еще раз и хотя бы на то неуловимо короткое мгновение. И вот он видит Это и испытывает Это.
Но как только он начал испытывать Это, сразу же все исчезло. Осталась только справка с надписью «исправленному верить». Счастье, сказал Голос, по самой своей природе неуловимо, а в больших дозах вредно. Счастливая жизнь — это капля счастья на бочку повседневной серости. Однажды в юности мы с приятелем сперли улей и съели его содержимое за одни присест. Можешь вообразить, что с нами стало после этого? И не надо. Я до сих пор не могу вспоминать об этом без содрогания. А ты вспомни, что произошло в вашем отделе, когда вам выделили на сорок человек два ковра размером три на пять? Испорченное настроение у всех на полгода. А отчего? Слишком великой оказалась доза счастья! Я уж помалкиваю про случай с квартирами. По-моему, ты от него до сих пор не оправился. А что говорит наука по сему поводу? Категория счастья вообще лишена смысла, вот что говорит наука. Имеет смысл лишь категория «не считаться несчастным». Состояние счастья субъективно и неопределенно, для него нет четких и всеобщих критериев. А состояние, когда индивид не считается несчастным, такие критерии имеет, ибо это состояние объективно, а упомянутые критерии лежат вне индивида, т.е. в коллективе. В случае со счастьем индивид сам решает, счастлив он или нет. А является индивид несчастным или нет, решает коллектив. Индивиду здесь остается лишь принять решение коллектива за собственное. Иначе он будет наказан. Как? При Коммунизме признается только одна форма наказания: лечение. Быть больным тут запрещено. Традиционное «Будь здоров!» здесь обрело силу закона. Но лучше смотри!
Он посмотрел и увидел Мир сразу и целиком. Мир предстал перед ним в виде уходящего в бесконечность коридора. Коридор исходил откуда-то изнутри и шел сразу во все стороны, но прямо. Он вспомнил новейшие космологические гипотезы и презрительно усмехнулся: реальность, которую он сам видел своим духовным взором, не имела с ними ничего общего. Пол коридора сделан из разноцветных плиток, точь-в точь как в туалете Казанского вокзала. Ошибаешься, сказал Голос. Рисунок не тот. Точно такой рисунок в нашем вытрезвителе, и больше нигде. Именно за уникальность ему присудили Ленинскую премию. Вспомнил? По правой стороне коридора сплошной ряд кроватей. Кровати железные и с металлической сеткой, но без постельных принадлежностей. Все-таки не нары, сказал Голос. Мягко, но гигиенично. Это тоже заимствовали в нашем вытрезвителе. Можно мочиться и даже делать по-большому, не вставая. Кровати приподняты под углом в тридцать градусов, словно ракетные установки, показанные на последнем юбилейном параде с целью устрашения Запада, который хотя и увеличил поставки хлеба в Страну и сократил кампанию борьбы за права человека, но не столь решительно и чистосердечно, как это требовалось в соответствии с Великой Целью. Приподняты кровати ровно настолько, чтобы все видели: хотя это не пушки и ракеты, а самые миролюбивые сооружения, но в случае чего они могут пальнуть по любой точке планеты; с другой стороны, хотя это и есть грозное оружие, но служит оно самым мирным целям. Помнишь, сказал Голос, мы певали в романтической юности:
Читать дальше