Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

— Да ладно, что тут есть-то? — развел руками Павел Антонович. — Тащите все, что на кухне осталось.

Она снова хихикала, как и с Глебом. Надо еще гардеробщицу подбодрить, что, если и этот сбежит, третьего позовем.

Ничегошеньки он не пил — вечером детей у тещи забирать. Ел только. Расстегнув пиджак, размахивал палочками. Начал было рассказывать, как в детстве старшие братья Степанова повесили на люстре его плюшевого медведя, пока тот был в садике, как был расстроен детсадовец Степанов, но напротив — пустые серые глаза.

— Я так не могу. — Павел Антонович, жуя, набрал номер. — Степанов, привет! Есть минутка?

Павел Антонович забрал у нее ключи от “Феликса”, на ее уговоры качал головой: не канает, Дина.

— Смотрите, я же трезвая совсем. Не догнала меня водка сегодня.

— Какая ветка у тебя? Или такси?

— Тогда к любой станции синенькой. “Техноложка”, “Невский”, “Садовую” можно. Такси — нет, все пробки соберу.

У “Садовой” они долго сидели в его машине. По третьему кругу перебирали все, что наговорил Степанов. Он был осторожен, этот подросший Степанов: все очень индивидуально, очень, немедленно начинайте терапию, научил, как быстро выбить ее в своем СПИД-центре, наращиваем количество клеток — живем дальше. Многое зависит от личного настроя, от доктора лечащего. Он говорил, она кивала, но очень хотела спросить: а если пневмония, я могу умереть? Но, уже в плену какой-то новой этики, знала, что так нельзя, не спрашивают, и нет здесь однозначного ответа, сказано же: все индивидуально. Он отправил на ее почту кучу ссылок: идите читайте, все будет нормально — хорошо, что вирусная нагрузка низкая. Степанов, я не умру?

— Ну все, давай. Прямо с завтрашнего дня все и начинай, что он там тебе сказал. И не ссы в компот, угу?

— Вы бы не ссали? — ей не хотелось выходить. — Ладно, я пошла.

Павел Антонович всем телом развернулся к ней.

— Слушай, вдруг тебе понадобится кто-нибудь, ну, чтобы... переспать. Секс, знаешь? — Ему нравились ожившие Динины глаза, не было в них больше серого камня, тупика, вон как выкатились. — Ты можешь на меня рассчитывать! В любой момент, что называется.

Еще сидели, потому что после этих слов она снова пропала в его добротном твиде, вздрагивала оттуда, то ли плакала, то ли смеялась. Гладил ее по голове.

Еще вчера ничего такого в городе не было. А сегодня — вот оно! Кожа рук и щек пахла солнцем, а перламутровые сумерки Пионерки — дымом и шавермой. Теплый ветер, набрав за день силу, метался от лица к лицу. Подул на торговцев прошлогодними маринадами у выхода из метро. Тощий старик — в телогрейке, щетинистый, баночки с грибами на перевернутом ящике — закрыл глаза ему навстречу. Водитель “мерседеса”, подобрав полы пальто, замер уже ногой в салоне, словно к чему-то прислушиваясь, — ветер тоже принес ему запах горячих шпал. Люди в очереди на маршрутку что-то радостно втолковывали друг другу, переглядывались: пахнет-то как, весна.

Гудели машины, запутав свои пути в бессильной пробке на перекрестке. Гудели, заглушая восточные напевы из “Мастер Кебаба”.

Девица впереди Дины, втянув носом воздух, мрачно сообщила своему спутнику:

— По ходу, лето скоро.

— И чё? — сплюнул тот.

Подкатила маршрутка. Ветер трепал георгиевскую линялую ленту у нее на антенне.

В кабине водителя Дина сразу же снова ухнула в свое отчаяние, и гарпун с крючками на месте. Потому и не сразу расслышала какой-то странный посвист рядом. Открыла глаза, повернула голову к соседу справа. Тип лет семнадцати с цыплячьей шеей шумно свистел носом. Судя по белым побегам проводов из-под трикотажной шапочки “Чикаго Булс”, сам он об этом не догадывался. Смотрел отрешенно вперед, весь во власти музыки в своих ушах. Погромыхивала маршрутка, свистел сосед.

— Да что ж такое, а, — затосковала Дина, отвернулась к водителю.

Тот, в засаленном свитере, во рту много яркого золота, лихо крутил руль, перестраивался в потоке, выдавал сдачу, заводя за спину темнопалую щепотку. Еще жизнерадостно говорил по телефону со своей таджикской семьей.

На кратких остановках, когда стихал шум дороги, свист становился непереносимым. Даже раскосые глаза водителя пару раз удивленно метнулись в их сторону. После перекрестка Долгоозерной и Авиаконструкторов в маршрутке их осталось трое. Блеснула золотая коронка — водитель прибавил громкость на приборной доске. Это были Depeche Mode , композиция Free Love . Шестнадцатый год певец обещал своей возлюбленной ни на что не похожую любовь, свободную, без цепей и ловушек. Голос немедленно проник под кожу.