Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

— Я сейчас, — сказал он и ушел.

Дина не помнила, сколько времени сидела, уставившись в одну точку. Официантка осторожно выгрузила суп с подноса, горячий-прегорячий, жалостливо поглядывала на нее. Потом принесла суши и роллы, тысячи суши и роллов, и Дина с ужасом повернула голову в их сторону, непонимающе смотрела на все эти пестрые ровненькие ряды.

— Может, друзей позовете, — заговорила над ней официантка. — Столько еды вон. Он не вернется, он денег дал. За все заплатил, чтобы вы не беспокоились. Просил передать, что ему жалко. Так сказал.

— Наверное, жаль. Не жалко — жаль, — машинально поправила Дина.

— А да, точно. Жаль.

Девушка не уходила, вздыхала рядом. Ей так хотелось услышать историю любви: вот ведь какая хорошенькая, крутая, с татуировками, а тоже бросили. У нее самой все складывалось не очень с барменом Ильей: несерьезный он, копит на мотоцикл, еще не накопил толком, а уже мотокуртку купил задорого, и стесняется он ее, повар сказал, считает стремной, что ли.

— А где у вас курят? Надо выходить?

Только не друзей. Нет для нее сейчас ничего страшнее, чем их лица напротив. Почему — неизвестно.

В шестом, закрыв на последней странице “Трех товарищей”, она ворочалась всю ночь, смотрела в темноту бессонными глазами, думала: так вот как все, оказывается, будет. Перед рассветом в зыбком сне, когда и не знаешь, что спишь, слушала низкий глуховатый голос Пат, меланхолические звуки шарманки. Озябшая обезьянка на потертой бархатной накидке, льется, льется янтарный ром, какая-то девушка — нет, это сама Дина, в реглане из верблюжьей шерсти, крутится в парке гондола с головой лебедя, гуттаперчевые кольца летят на горлышко бутылки... их вечное внимание друг к другу, вечное, тревоги, тайная забота. Ее поразило, что Кестер отдал самое дорогое, чтобы продлить на чуть-чуть жизнь умирающей девушки, нет, не своей — девушки друга. Ее лихорадило от этих деталей, придуманный вкус рома во рту, миндальный пирог с зелеными цукатами. Она всегда чувствовала, что на свете есть что-то другое между людьми — совершенное и без подлога, в чем виделась ей спокойная мощь электропоезда или ледокола — и только обыватели платочками вслед. Теперь это подтвердилось и не может с ней не случиться. Затхлый травяной запах книги у подушки — замирала от восторга надвигающейся великой дружбы. И любовь, конечно, тоже была там рядом.

Ради этого терпеть чванство подруг, соперничество, безразличие назначенных героев, обиды, подножки — пусть. Смотрела на них, думала: да пожалуйста, сколько угодно, кривляйтесь себе на здоровье, я терплю лишь потому, что жду других — великолепных, небывалых, — они скоро придут, они почти рядом.

Дина сочиняла им диалоги, города, куда они отправятся, она в шляпке-клош курит, прищурившись, с черепаховым мундштуком, отражаясь в зеркалах “Брассери-Липп”, лучшие книги, музыку, которую они будут слушать, цикады, белое вино под испанскими звездами, поступки, которые насовершают друг для друга. А пока... что взять с этих, тренировочных?

Хэм и Фицджеральд подкинули еще парочку поленьев в этот сокровенный жар. Их героев она с легкостью очистила от драмы и смятений, оставив только гладкую мужественную романтику.

В двадцать она еще думала: они на подходе, вот-вот, — все, что было до этого, не считается. В тридцать она уже не помнила, что думала, а в тридцать восемь, совсем недавно, рассмеялась, что никто уже никуда не подойдет.

Она дружила со многими. И это была хорошая жизнь вместе: важные слова и нежные, деньги в долг, и много, апельсины в больницу, ночью лететь в такси, если беда. Все было неплохо, пока эти апельсины только прославляли еще немного в общем деле дружбы, пока не закатывались они далеко на территорию личных интересов, а так по краешку, у заборов. Не надо им туда закатываться. Кто же пытает дружбу златом и чужим счастьем, заглохшим двигателем в шесть утра в минус двадцать за КАДом?

Дина и не пытала, но все равно с каждым годом друзей становилось всё меньше, а самый ужас в том, что уже не было жаль.

Свою часть вины несла спокойно: да, много о себе думает, да, осуждала, сорвалась. Время не крутнуть назад — будем хранить что есть. Но и хранить было непросто.

“Я старею”, — думала Дина, читая в сетях статусы близких подруг.

Оттуда погромыхивали “ивенты”, “клад общения”, “битва за цели”, “личная эволюция”, “включи свою жизнь”. Тарелки с разноцветной едой, чекины в модных местах — задумалась над коктейлем по пути в “Барс”, — махровые халаты спа и отелей, бликует сакс в приглушенном свете джаз-клуба, сахарные селфи. Нет, не сто — тысячи нарочных улыбок, снятых сверху. Еще они все время за что-то благодарили друзей, жизнь, Петербург. Это было похоже на истерику. Нет, Дина была не против благодарности и развлечений, но почему так громко, для кого это? И кто такой тренер по личностному росту? А потом, если правда весело, разве помнишь про телефон?