Елена Посвятовская: Жила Лиса в избушке

Чтобы не столкнуться ни с кем из своих, скользнула в соседний двор-колодец. Для этого “скользнула” пришлось собраться, потому что она вдруг сделалась медленной, как будто без сил, экономила движения, шла с какой-то подавленной живостью, еле-еле, как с горячим кофе в руках, осторожно, чтобы не пролить, не взбаламутить бурое отчаяние со дна. Дина ступала по мокрому асфальту, а не по острым ножам, как бедная Русалочка, и ноги ее не кровоточили от этих ножей, но первый раз было оглушительно понятно, каково это — босыми пятками по лезвию.

Все скамейки оказались лицом к детской площадке, а там малышня из соседнего садика гуляет вовсю на апрельском просторе, за высокой железной оградой.

Вжали в прутья лисьи мордочки:

— А паднимите зайчика, пажа-а-а-алуста.

Синий тряпичный заяц выкинут за борт специально, игра такая. Она знала ее правила: поднять зайца и вручить хитрецам, делать вид, что ничего не понимаешь. По ту сторону ограды чистая радость — обманули дурака на четыре кулака.

Еще иногда они, протащив щеки через прутья, блеяли жалобными голосками узников:

— А па-а-азвоните моей маме — меня здесь не кормят, я домой хочу.

Она нашла скамейку в глубине двора. Дождь кончился, и из-за туч выкатилось солнце.

Домой уже захотелось. Дотащить туда эту тяжесть. Выпить водки, коньяка, любого крепкого, широкими глотками — ведь сразу легче. Но главное, зачем домой, — читать скорее, что такое “клетки — 202, нагрузка — 3800”, пусть расскажут, объяснят, почему “не приговор” — или это только про ВИЧ? — запуталась.

Две недели она не верила, что инфицирована, думала, ошибка, надеялась, что ошибка. Много чего прочитала про ВИЧ-статус, приободрилась даже: обещали жизнь долгую, почти до конца, но СПИД...

Хотя и при таком диагнозе доктор обнадежил, что смерть не завтра. Именно поэтому она сейчас могла двигаться и разговаривать — еще не завтра, еще нет. А в те первые дурные минуты даже слышать не желала про какие-то пять или больше лет — да пошел ты! Репродукция Малевича качнулась за его спиной, дешевая рамка поплыла, раздвоилась, усмехалась оттуда длиннолицая девушка с гребнем. Он что-то говорил, говорил через усталые вздохи — у него была идеальная круглая бородка, — неужели она слышала?

— У вас ВИЧ примерно лет десять, сейчас уже в стадии СПИДа. Как же вы так, голубушка, не сдавали никогда кровь на ВИЧ? Но и в этой ситуации не следует отчаиваться, это больше не смертельный диагноз.

Доктор еще говорил про интернет-сообщества таких, как она, постучаться к ним, поддержат, мол, всё расскажут. Только советовал заходить туда достойно, не голосить — не любят. Да, это она сможет.

Открывая пачку, дрожала, как левретка. Она сделала глубокий вдох, задержала дым в легких, пока укладывала зажигалку в карманчик сумки, и медленно выдохнула. Прокатила высокая волна, обдала сладкой слабостью. Кружилась голова, руки-ноги — тряпочки, как будто выдернули скелет, и она опала без него, кончики пальцев немеют. Дина откинулась на спинку скамейки, которая немедленно провалилась в ту осень, когда она впервые закурила: месяц как из дома, без мамы, город чужой — сразу свой, сумрачный, великолепный, кардиограмма Петропавловки рвет сердце. Все нравилось, все: выходить из метро в промозглый вечер, спешить в общагу, где никто не ждет, но все рады, запах прелых листьев как воздух свободы, курить до самого крыльца. В оранжевом тепле щербатые тарелки вкруг, жмутся к ним алюминиевые ложки-вилки, картофельный пар из кастрюли. Множатся чайные пакетики в граненых стаканах, а от электрочайника запотели окна. Девочки машут “за стол, за стол”, и мальчики, мальчики.

Горела осень парковым золотом в огромных стеклах главного здания, а мама пишет: снег у них...

На бетонной урне у соседнего подъезда сидела опрятная ворона. Точно вымытая дождем. Про таких Динин папа говорил: “Сука, умная, как мы с тобой!”, имея в виду обобщенное человечество. Ум она скрывала как могла, вертя гладкой макушкой по всем сторонам света. Неожиданно взгляд ее упал на дно урны, и ворона онемела. Она вжала голову в плечи и стала быстро и дискретно озираться по сторонам, подрагивая от страха конкуренции. Что-то серьезное было на дне апрельской урны. Дина не двигалась, но ворона и не принимала ее в расчет: какие-то другие соперники мерещились ей. Опасаясь их, ворона сначала отвлекающе попрыгала по бетонному периметру, загораживая находку неширокой спиной. Притворялась беспечной и как будто даже насвистывала: даже не думайте, в урне — так, дерьмецо одно! Дина поняла, что улыбается. Убедившись, что миру не до нее, ворона приступила к извлечению.