Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

Подруги вопили: ты просто завидуешь, давай к нам, мы легки на подъем, не стоим на месте, мы счастливы, счастливы. Одна из них теперь, любовно оглядывая свой инстаграм, так похожий на светскую хронику, где она сама и есть прима-балерина, притворно вздыхала: чего только у меня здесь нет, — имея в виду “какой охренительной жизнью я живу”. Чувство собственной значимости приятно туманило мозг. В прежней жизни при встречах она слезливо бубнила “чё-то так все надоело”, а теперь — дни яркими мазками, выставки, малый зал филармонии, в антракте — фоточки в сеть, чтоб знали. Они словно продавали кому-то свою придуманную жизнь. Но кому?

Дина представила их пост сейчас из суши-бара. Скорбные позы, блеск слезы, хоть у кого-нибудь: “Снова вместе. К несчастью, трагичный повод. Диночка, мы с тобой! Жизнь — боль”.

Она прикурила третью. Мальчишка перед ней крутанул самокат к люку — пересчитать тому ребрышки. Дрынь-дрынь-дрынь — чугунная гребенка позади. Дальше плавно вошел в лужу, загляденье.

Дина затосковала по тем чутким и преданным, которых так и не дождалась, по мужу — единственный из них, кто дошел. Он погиб шесть лет назад, и она тогда тоже немножечко умерла. Хотела привычно пожаловаться ему, мысленно, в одну точку, — ведь, когда человек уходит внутрь, он повсюду, — но вдруг испугалась, что так еще сильнее приблизится к смерти. Ей нужен был кто-то живой.

Она позвонила начальнику — сбросил.

— Вам не до меня? Вот прямо всем?

Обозленная, безостановочно набирала его номер, даже не понимая, что скажет, если он ответит. Стукнуло об ухо мобильное сообщение: “скайп с Москвой перезвоню”. Она вдруг сразу успокоилась, потянула на себя дверь обратно в ресторан-сарай, как успела его окрестить, по лицу гардеробщицы догадалась, что она уже тоже вовсю участвует в Дининой судьбе. Мучится только без подробностей.

— Нет, тетенька, живи так, без деталей. Захлебнешься в них, — бормотала Дина, опускаясь за свой столик, заставленный едой.

Телефон молчал. Долго смотрела на его экран, уговаривала себя подождать, не писать ничего: не век же им переговариваться. Но не смогла. Улетели к директору все ее злые новости. Павел Антонович немедленно перезвонил, спросил, где ее искать.

Они не дружили, так, симпатия в рабочее время, почти ровесники, с одинаковым чувством сетевого дизайна, чувство юмора тоже совпадало, что еще нужно? Расстояние — Дина работала дома — делало картину почти идеальной. В офисе периодически возникали погрызушки, а Дина вроде как не у дел, всегда далекая, хорошая, тихонько клепает свои сайты — главное, чтобы в срок и заказчик онемел от красоты. Всеми обожаемый добродушный здоровяк с кучей детей, жен, друзей. К ней хорошо. Она даже чувствовала, что на каком-то особенном его счету.

Он шагнул прямиком к ней, к ее диванчику. Она поняла, поднялась навстречу, зарылась между твидовыми лацканами.

— Да ты охренела! Чего ты ревешь-то? С этим живут теперь припеваючи. Ну как припеваючи? Долго. Всю жизнь, — говорил он, обнимая Дину, костяшками пальцев сбрасывал слезы с ее щек.

— Чего же вы обниматься тогда полезли? Если все хорошо...

— Я не шучу, Дин. У меня Степанов ВИЧ седьмой год уже. Всем бы быть такими ВИЧами.

Она отстранилась, замотала головой:

— Разные вещи, Пал Антоныч. Я не ВИЧ-инфицирована, у меня СПИД, третья стадия уже.

— Да знаю я все про это, — Павел Антонович уселся на место Глеба. — Это ты новенькая. Из-за Степанова и подкован, это мой кореш дворовый еще. Ты со своей третьей можешь обратно в ВИЧи после терапии выскочить или просто жить себе и жить, соблюдая приверженность, как они говорят.

Дина перестала плакать.

— Да блин, — Павел Антонович хлопнул себя по ляжкам. — Давай щас просто к нему поедем. Он тебе все расскажет. СПИД, не СПИД, херит.

Взгляд начальника упал на полчища суши и роллов.

— Это что? — спросил с ужасом.

— С жизнью прощалась. Вы водку будете? Вы будете водку! — И, видя, как он крутит отрицательно большой головой, заканючила: — Ну пожалуйста. Мне сейчас без нее никак. Лекарство, якорь, понимаете? Но я же не могу в одно рыло.

Павел Антонович умоляюще нашлепнул обе ладони себе на грудь. Тут же почувствовал, видимо, мокрое пятно на рубашке, выплаканное Диной, попытался его увидеть.

— Это навсегда? — из-за опущенного подбородка сдавленно поинтересовался он.

— Навсегда, если сейчас не накатить.

Подкралась официантка, с улыбочкой спросила, нужно ли меню, или всего достаточно.