Чжан Мэн-лян - Годы бедствий

Старый судья сердито заморгал и стукнул кулаком по столу:

— Негодяй! Дикарь! Настоящий варвар!

— Все их хитрые выкрутасы ломаного гроша не стоят! — стоял на своем Тянь-бао.

— Это почему же? — злобно спросил председатель суда.

— А потому, что Лю У и Чжао Лю обманом продали Фэн-цзе в публичный дом в Шэньян, и это может подтвердить вся деревня. Письмо от Фэн-цзе тоже многие в деревне читали. А то, что Лю У сжег письмо, никакой роли не играет. Все это можно выяснить в деревне и в Шэньяне! Я пошел к семье Лю, чтобы мне рассказали о моей дочери, а они выгнали меня за дверь. Я дважды подавал жалобу в суд, но повестки на суд так и не получил. А когда я пошел третий раз «жаловаться во всеуслышание», то полицейские меня избили. Я был несправедливо обижен, и мне негде было высказать свою обиду. Я рассвирепел и пошел драться насмерть с Душегубом Лю. Я побил там людей, это правда, и готов за это отвечать! Но говорят, что я там бесчестил женщин, кого же это я обесчестил? Спросите их, пусть ответят! Говорят, что вымогал деньги, а где доказательства? Утверждают, что я бросался с ножом, а где мой нож? Кого я убил? Жена моя была в отчаянии, что я нахожусь в тюрьме, что у нее нет средств, чтобы жить и воспитывать детей… Поэтому она покончила с собой… Все это лежит на совести семьи Лю, и за все это они несут ответственность! Почему вы об этом у них не спросите?

Председатель помолчал с минуту, затем хлопнул рукой по столу и сказал:

— А если мы произведем расследование и твои показания не подтвердятся, тогда как?

— Если результаты расследования будут противоречить моим словам, то мы молча примем любой приговор. Приговорите нас к смерти, и мы не скажем ни слова!

Тогда председатель суда обратился к Сяо-ма:

— Если окажется, что ты говорил неправду, то тебе отрубят голову!

— Если я и отец сказали хоть одно слово неправды, то можете приговорить нас всех троих к смертной казни, и мы будем считать этот приговор справедливым! — выпрямившись, ответил Сяо-ма.

— И вы согласны предоставить суду гарантию, что в этом случае дело будет закончено?

— Согласны! — ответил Чжан Тянь-бао.

— Согласны! — подтвердил и Сяо-ма и тут же спросил: — А если мы окажемся правыми, тогда как?

Председатель суда сразу не нашелся, что ответить, и решил замаскировать замешательство гневом:

— Сначала подождем результатов расследования, а потом уже будем делать выводы! — И опасаясь, чтобы ему снова не задали какого-нибудь каверзного вопроса, он поспешно объявил: — Сегодня на этом слушание дела прекращается. Лю У и Чжао Лю могут вернуться домой и ждать вызова в суд, выезжать из Тяньцзиня не разрешается. Чжан Тянь-бао с детьми под стражей препровождаются обратно в «Сиисо». На этом сегодняшнее заседание суда считаю закрытым.

Публика начала расходиться. Чжан Тянь-бао хотел еще что-то сказать, но надзиратели поспешно вытолкали его с детьми из зала, усадили в тюремную машину, отвезли в «Сиисо» и снова привели в старую камеру для политических. Тянь-бао и Сяо-ма, увидев Лао Хэя и других арестованных, обрадовались им, как родным.

Когда отец и сын со слезами на глазах рассказали обо всем, что произошло в суде, Лао Хэй, негодуя в душе, внешне сохранял спокойствие и начал успокаивать Чжан Тянь-бао и Сяо-ма:

— Не надо расстраиваться, мы еще придумаем способ, как с ними справиться! Не стоит падать духом!

Отец и сын послушались его, вытерли слезы, затаили ненависть в сердце, а злобу сменили на решимость. Однако Тянь-бао в этот же день заболел. Он не пил и не ел, целыми днями метался в жару. С каждым днем он слабел. Сяо-ма и Шунь-мэй сидели все время около него и плакали. У него от этого на сердце становилось еще тяжелее, а болезнь прогрессировала с каждым днем.

Лао Хэй предпринимал всевозможные меры, чтобы вызвать врача, достать лекарства. Днем и ночью он ухаживал за больным, поил его и кормил. Кроме того, он присматривал за детьми и старался как мог узнать о положении дел в суде. Однако шли дни, а новостей никаких не было. Лао Хэй начал нервничать. Состояние Тянь-бао не улучшалось, дети целыми днями плакали и таяли прямо на глазах. «Неужели в суде это дело нарочно затягивают? Этого никак нельзя допустить!» — думал Лао Хэй. Посовещавшись со своими товарищами по камере, он подозвал к себе Сяо-ма и, посмотрев ему в глаза, спросил:

— Сяо-ма, историю твоей семьи ты хорошо помнишь?

— Дядюшка Хэй, я ее до самой смерти не смогу забыть!