Юрий Бедзик - Этаж-42

— Что — но? — удивленно спросил Невирко.

— Я его не люблю.

— Действительно беда. Кто же вас заставляет?

— Никто. Была любовь, и вот… нет. Отец Игоря — большой начальник на Черноморском пароходстве, и сам Игорь — умный, честный, талантливый. А какой он красивый! Девчонки от него без ума, прямо невозможно с ним нигде появиться. И любит меня, предан, на такого в жизни можно положиться…

Петр слушал ее с плохо скрытой досадой, и ему казалось, что говорится все это как бы специально в укор ему. Чем больше Майя расхваливала своего Игоря, тем неприятней звучали ее слова, он чувствовал себя униженным, даже оскорбленным. Что он в сравнении с этим Игорем, этим красавцем, отец которого — высокое начальство на Черноморском пароходстве? А он, Петр Невирко, сын обыкновенной сельской учительницы, и отца у него давно нет. Умер, когда Петру было шесть лет, осиротил его с малолетства.

Хотелось встать и прекратить этот нелепый разговор. На душе стало тяжело — испортила ему настроение эта пустая девчонка, для которой он — обыкновенный прохожий, случайно встретившийся на пляже. Села, расплакалась. Надо же кому-то излить свое горе…

Но Майка расставаться не хотела. Смутилась от своей откровенности или, может, уловила перемену в настроении Петра и уже готова была чем-то искупить свою невольную вину.

— Вы не спрашиваете, чем же меня обидели? — повернула к Петру грустное лицо — загорелое, худенькое, с милым остреньким носиком.

— Я догадываюсь, — неохотно сказал Петр. — Вы его не любите, а выходить замуж надо. Отсюда и все муки.

— Нет, нет! Меня не заставляют.

— В чем же беда?

— Я его не люблю. Просто не люблю. Вот и все.

— Не понимаю… Не любите — так и не любите.

— Что ты говоришь? — совсем просто, по-дружески перешла Майка на «ты». — Это же страшно. Ну… неужели тебе непонятно?.. Вчера я его любила, была от него без памяти, решили пожениться, и вдруг — пусто. — Она приложила ладошку к груди, словно уточняя, где именно у нее пусто. — Столько надежд на него возлагала!.. И все напрасно… А главное, все оказалось так просто и никчемно… Будто выкупалась в Днепре… Вошла в воду, выкупалась, и все…

— Не понимаю, в чем его вина, — проговорил Петр. — Вы разлюбили…

Майка решительно положила ему руку на колено.

— Можешь говорить «ты». У нас, у студентов, так принято.

— Ты разлюбила, и никто в этом не виноват.

— В том-то и дело, что виноват! Виноват! — с болью выкрикнула Майка и рывком поднялась во весь рост, загоревшая, стройная. — Если тебя любят, цени эту любовь, береги ее. Быть любимым тоже нелегко. А он не уберег. Он решил, что всё навеки его. Только и знает свою науку, свои чертежи, свои проекты, сварку. Вот и сейчас сидит на берегу с какими-то мудреными чертежами. Наверное, уверен, что его Майка никуда не денется.

— И никуда не денешься, — грубовато сказал Петр, которого Майкина откровенность и притягивала, и раздражала. Было почему-то неприятно, что она так открывается перед ним, делает его как бы своим соучастником.

— Не денусь? — в Майкином голосе послышались гнев и обида. Она стояла перед ним вытянувшись, словно готовая к полету, и он невольно испугался — не выкинет ли эта девчонка какой-нибудь глупости. Он смотрел на нее снизу вверх, ждал, что же она скажет дальше. — А вот возьму и денусь. Вот возьму… и все! Конец! — Она положила ему на плечо горячую, узкую ладонь, отчего Петра будто пронизало током. — Пойдем с тобой, отыщем хорошее местечко и весь день будем вместе. Целый день!

Все оборачивалось как-то странно, какая-то глупая выходка обиженной девчонки… Петру вдруг расхотелось даже говорить с ней, не то что искать «хорошее местечко». Он тоже поднялся, не зная, как себя вести.

— Но ведь там… твоя одежда? Товарищи будут беспокоиться…

— Я принесу одежду… не бойся…

— А он?

— Он и глазом не моргнет. Из гордости и самолюбия. Я его знаю. — Она уже полна была решимости; раз надумала, значит, так и должно быть, и ничто ее не остановит. — Жди. Минуточку. Сейчас вернусь.

Побежала вдоль берега, через корни, между кустами лозы, исчезла, как русалка, как шальной ветер. Петр еще немного постоял, глянул туда, куда она помчалась, пожал плечами и… побрел в противоположную сторону. Довольно с него этой пляжной одиссеи. Не станет же он ожидать ее полдня, чтобы она только посмеялась над ним.

Шел медленно, глубоко задумавшись, и все стояли перед ним большие, затуманенные слезами глаза и падающие на спину русые волосы, а сердце тоскливо и глухо колотилось в груди.