Юрий Бедзик - Этаж-42

— Екатерина — запомни. И доченька — Ольга, — проговорил он чуть слышно, совсем ослабев от своего рассказа. — Если что… На Черниговщине… Сосновка…

— Сосновка, — повторил Алексей, стараясь запомнить название села, — Ольга… Екатерина Звагины… Никогда не забуду!

Всю ночь провел Алексей Найда без сна, лихорадочно раздумывая над словами Густы и пытаясь понять, почему так странно она вела себя сегодня, что так разволновало эту гордую, неприступную немку с большими глазами, в которых таилась печаль.

Утром доктору Шустеру доложили о состоянии Звагина, и он внимательно осмотрел больного. Новых лекарств не назначил. Найда снова напомнил ему о посольстве, о необходимости связаться с Берлином, он даже рискнул припугнуть его тем, что в Москве могут быть осложнения с немецкими инженерами.

Шустер взорвался. Этот русский смеет угрожать ему в его собственной больнице, за сотни километров от Берлина, когда по улицам день и ночь лавиной движутся войска, грохочут танки, а репродукторы приносят все новые и новые сообщения о победоносном наступлении славных армий группы «Центр» и группы «Юг»…

Однако доктор Шустер принял слова Найды к сведению.

— Понимаю, вы имеете право требовать, — проговорил он, взяв себя в руки. — Но вам нечего опасаться. Вы для нас — пострадавшие. Война на фронте. Тут — глубокий немецкий тыл.

Оставался еще один шанс — швейцарское посольство. Но на просьбу Звагина дать ему возможность переговорить по телефону с Берном (может, оттуда сообщат в Москву) доктор Шустер, болезненно скривившись, ответил отказом, хотя и не в грубой форме.

— К сожалению, ничем не могу помочь. Война!

Ночью к ним неожиданно явилась Густа: лицо бледное, испуганное. Глядя на русских, решала, к кому из них подойти и сказать то, что хотела. Длинный белый халат делал ее похожей на девочку-подростка, но глаза были необычайно серьезны.

Наконец приблизилась к постели Алексея и скороговоркой произнесла:

— Конрад передал, что вас… не отпустят…

— Не понимаю, сестра, — с трудом подбирая немецкие слова, ответил Найда и кивнул в сторону Звагина: — Ему скажите.

Она так же бесшумно подошла к Звагину. Он выслушал ее и посмотрел на Алексея. Густа поспешно вышла из палаты.

— У нас появился сообщник, — удивленно, будто не веря в это, сказал Звагин. — Даже два, если считать ее друга Конрада.

— Вы считаете, что в этой стране у нас могут быть сообщники? — с сомнением в голосе спросил Найда.

— В каждой стране есть настоящие люди.

— Что она вам сказала?

— Нас предупреждает ее друг… Не знаю, кто он… Нам, если удастся, попробуют помочь. Гестапо знает обо всем и будет действовать не откладывая.

Найда не поверил. Чепуха! Возможно, провокация. Скорее всего — провокация. Да, да, любовница Шустера хочет помочь своему дружку. И придумала этого Конрада. За несколько дней Алексей столько пережил, на такое нагляделся, что теперь все немецкое стало для него враждебным и ненавистным. Где их классовая солидарность? Где тельмановские отряды? Где подпольщики? Ни малейшего протеста, а только «хайль!», «хайль!». Кажется, нет ни одного немца, который бы при этом слове не приходил в дикий восторг.

— Дрессированные звери! — с глухой ненавистью говорил Алексей.

— Ты забыл о Конраде.

— Не верю никаким конрадам!.. Дрессированные звери!..

Звагину было трудно спорить, да он, собственно, во многом соглашался со своим молодым другом, возможно, даже более, чем тот, кипел от ненависти, горечи и разочарования и все же продолжал оставаться трезвым политиком и убежденным ленинцем. Знал, что все это ненадолго. Придет время, отворятся тюрьмы… Впрочем, спорить сейчас ни к чему… Надо надеяться, что их вызволят отсюда Густа и ее загадочный Конрад. Звагин, пересилив слабость, слабо улыбнулся и лукаво подмигнул Алексею: не стоит плохо думать о девушке с такими добрыми глазами. Особенно если она явно симпатизирует одному из них. Да, да, симпатизирует! А такие вещи иногда бывают посильнее всего прочего.

Намек не понравился Алексею, и он почувствовал себя уязвленным. Неужели инженер всерьез думает, что он, Найда, способен сейчас волочиться за немецкой девушкой? И в то же время в словах Звагина была правда. Не раз он пытался заговорить с Густой, предлагая ей свою помощь, хотел что-либо сделать для нее. И взглядом иногда окидывал ее худенькую фигурку, лицо, пухлые, как у ребенка, губы. Мог бы даже признаться себе, что она ему нравится, хотя в теперешнем их положении это было невероятно, просто дико! И все-таки нравилась, нравилась!..