Юрий Бедзик - Этаж-42

Доехали до городка с красивым названием Визенталь. Аккуратные домики были увешаны черно-красными флагами, на улицах мало жителей, возле домов и в переулках стояли военные машины, площадь полнилась звуками какого-то величественного песнопения. Услышав его, Звагин зашевелился, и в уголках его губ застыла горькая улыбка. Он сказал Алексею глухим, обессиленным голосом:

— Вагнеровский «Тангейзер»…

И закрыл глаза. Машина остновилась перед больницей — двухэтажным серым домом с большой аптечной витриной внизу. Немец в охотничьей шляпе вошел в здание, вскоре явились санитары и понесли Звагина в больницу. Что поделаешь, хотя и большевик, а надо оказать помощь; к тому же, решил, наверное, молодой немец в крагах, птица эта может быть большого полета. Шофер тоже нуждался в помощи.

Доктор Шустер (отец немца в крагах), круглолицый лысоватый господин, был весьма доброжелателен, даже предупредителен, но вел себя как-то неуверенно. С сыном его связывали, видимо, довольно неясные, напряженные отношения, и трудно было понять, кто над кем старший и кто кому должен подчиняться. Сын покрикивал, отец послушно выполнял его приказы, порой же и в его голосе появлялись властные нотки, и тогда Шустер-младший становился покорным.

Когда Звагина положили на операционный стол, чтобы загипсовать ногу, отец с сыном долго о чем-то совещались. Молодой Шустер словно в чем-то убеждал старика, с чем тот никак не хотел согласиться, и между ними вспыхнула словесная перепалка. Потом Шустер-старший утвердительно кивнул головой, сестра подала ему марлевую повязку, ванночку с гипсовыми бинтами, и Шустер-младший, облегченно вздохнув, отошел в сторону и стал наблюдать за процедурой.

После перевязки Звагин и Найда очутились в небольшой темноватой комнате с окнами, выходившими на центральную магистраль города. Долго молчали: Звагин — лежа навзничь на кровати, Найда — примостившись у него в ногах. Их одели уже в яркие оранжевые больничные халаты, и они чувствовали себя в них настоящими узниками этой мрачной палаты.

Действительно, помещение — как тюремная камера, в коридоре, словно часовой на посту, безотлучно толчется санитар. Но самое худшее — их почти детская беспомощность и беззащитность среди этого рева танков, шума голосов и команд, несущихся с улицы, из громкоговорителей, из распахнутых окон домов и набитых солдатней машин. Найда вздрагивал от каждого выкрика, от каждой команды и все более убеждался в том, что у немцев все идет отлично: даже подчеркнутая доброжелательная обходительность доктора Шустера говорила ему о тяжкой беде, которая обрушилась на его Родину.

Непонятным человеком был старик Шустер. Возможно, сочувствовал им, испытывал жалость и даже хотел как-то помочь в беде. Во время перевязок он с бесхитростной деловитостью и обстоятельностью пересказывал им сообщения имперского радио, обрисовывал события на Восточном фронте: столько-то взято в плен русских солдат, а под Львовом немецкие танкисты разбили отборные бронированные колонны врага. Русские — молодцы, фюрер отдает должное стойкости красных, но, к сожалению, существуют жестокие законы войны, когда сила ломает силу, и тут уж ничего не поделаешь.

— Куда же теперь нас? — спрашивал Звагина Алексей, будто от этого молчаливого, сдержанного человека зависели его жизнь и его спасение. Участник гражданской, один из строителей Днепрогэса и Харьковского тракторного, инженер Звагин казался Алексею несгибаемым, умеющим все предвидеть, все понять. Только он мог найти выход из создавшегося положения.

— Шустеры, видимо, получили указание сверху, — глухо говорил Звагин. — О нас знают больше, чем мы думаем. И бесспорно, наша жизнь им не безразлична.

Найда знал, что Звагин был инженером-фортификатором с мировым именем, его работы по истории военно-инженерного дела изучались военными академиями всего мира. Шустер-младший мог сообщить начальству, кто попал в его руки, и теперь ожидал окончательного решения.

Пятый день Звагин и Найда в клинике Шустера: перевязки, осмотры, чистое белье, шум на улице и бесконечные радиосводки имперской ставки: «Доблестная дивизия генерала Дицмана овладела… После тяжелых боев гренадеры Фельдштейна ворвались в Барановичи… Немецкая армия выполняет историческую миссию…»

— Нужно что-то делать! — с растерянным видом говорил Алексей Звагину, который с гипсовой глыбой на ноге лежал в мрачной полудреме.

— Бежать, — сказал Звагин.