Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

— Прости, пожалуйста, — сказал я, — надо сейчас же заехать ко мне за ними. У тебя есть время?

Она совершенно серьезно, как разведчик из фильма, посмотрела на свои крохотные японские часики, которыми очень гордилась, и, прикинув что-то про себя, ответила, что, пожалуй, есть. Тем более что на машине до меня не так уж далеко.

— Конечно, двадцать минут туда и обратно, — согласился я, вспомнив с тоской, что в последнее время, встречаясь со мной, она то и дело глядела на часы, торопилась куда-то, предупреждала сразу же, что ей предстоит подскочить еще в одно место.

Ночные катанья с прирожденным педагогом пошли ей на пользу, ездить она стала не в пример увереннее, надежнее и смелее. Не боялась перестраиваться, не терялась в самой гуще туповатого автомобильного стада. Даже некая лихость, изредка свойственная ей в жизни, давала о себе знать за рулем. Вот за лихость-то, вероятно, и остановил ее на Садовом гаишник. Из машины, приткнутой к тротуару, я наблюдал, как Рита оправдывается перед милиционером, как просительно склоняет голову набок и бросает на него особые, покаянно завлекающие взгляды, как улыбается вдруг неистово и заражающе и снова с женской покорностью потупляет взор. Странно было, привыкнув к тому, что прелестное это кокетство обращено обычно к тебе, видеть, как используется оно столь же отработанно по отношению совсем к другому, совершенно не знакомому ей человеку. Мне вдруг показалось, что, предложи ей сейчас сержант ГАИ укрыться вместе с ним в квартире ближайшего дома, она согласилась бы, не раздумывая ни секунды. При всей своей любви к рассуждениям о принципиальности.

Так или иначе, но талон удалось спасти, и через минуту я вновь ловил на себе недоуменно презрительные взгляды водителей соседних машин и вообще имел тот самый праздно-глуповатый вид, который всегда свойствен мужчине, когда машину ведет женщина.

Я был почти уверен, что Рита не захочет к нам подняться, предпочитая подождать меня внизу, и потому удивился, когда она вслед за мной вышла из машины. Уже в лифте я сообразил, что мать никогда еще не видела Риту. Она вообще редко видела моих подруг, поскольку знакомил с ней только тех, которые задевали меня за живое, и потому представления о моей личной жизни были у нее, вероятно, несколько умозрительные. Она, однако, и не пыталась их конкретизировать и не приставала ко мне с расспросами, о видах на женитьбу, не вздыхала о внуках, которых хочется потискать, то есть наверняка вздыхала, но про себя, эту деликатность я очень ценил в ней. О том, какое впечатление Рита произведет на маму, я не думал, это не имело теперь никакого значения.

Мама смотрела телевизор и потому не сразу услышала, как мы пришли. И не сразу сообразила, что явился я не один. А когда поняла, очень обрадовалась. Она вообще любила, когда к нам приходили гости, а Рита была такой гостьей, которая сделала бы честь любому дому.

— Проходите, проходите, — приглашала мать, от души радуясь, что вместе с сыном на пороге комнаты возникла такая женщина.

А Рита и впрямь вдруг представилась мне необычайной красавицей — тут уж, видно, невзрачность нашего быта была виной: на таком фоне женская свежесть, несомненно, выигрывала.

Мать заволновалась, засуетилась, бросилась в кухню ставить чай, заветные чашки, купленные после войны и почему-то считавшиеся очень красивыми, не в пример нынешнему ширпотребу, доставала из буфета и при этом, вроде бы в шутку, а на самом деле вполне всерьез, отчитывала меня за то, что я никогда не предупрежу ее заранее о том, что у нас будут гости.

— Да мы на минуточку, мам, — оправдывался я всякий раз, когда в дом приходил новый человек; я глядел на мать как бы его глазами и замечал то, к чему в ежедневной обыденности окончательно пригляделся. Вот и теперь стало очевидным, что после больницы мать очень сдала, исхудала так, что почти утопала теперь в застиранном своем байковом халатике, а неумело и грубо подрубленные волосы (подстригала ее портновскими ножницами соседка по палате) простили ее, делали похожей на женотдельскую активистку двадцатых годов, какой она никогда не была.

— Как это так «на минутку»! — искренне возмущалась мать. — Что это еще за фокусы! На минутку в дом не приглашают!

— Действительно, — просияла Рита своей знаменитой улыбкой, — кто тебе сказал, что на минутку? А может быть, мы просидим весь вечер. У вас так уютно.

— Да что вы! — Мать чуть покраснела от удовольствия. — Вы себе представить не можете, что здесь было, когда мы сюда въезжали. Стены заляпаны, полы кривые. В ванную зайти нельзя — там строители цемент месили, а уж выкрашена в темно-синий цвет, как санпропускник. Все самим пришлось делать! И облицовку, и шкафы. — Мать с гордостью открывала дверь в ванную и в уборную. В последние годы из дому она выходила нечасто и не имела представления о том, как устраиваются современные квартиры у практичных и умелых людей.