Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Все вместе мы вышли в коридор. Увидев нас с Ритой рядом, мать вновь пережила накат счастливых надежд и принялась зазывать Риту в гости.

Совсем усохшая после болезни, она стояла чуть поодаль от нас и все твердила: «Приходите, приходите почаще. Я всегда дома. И если с шитьем какие трудности, не стесняйтесь, вместе разберемся». Ей было очень радостно смотреть на Риту, она искренне верила, что отныне часто, может быть, даже каждый день, будет видеть Риту в наших стенах.

Лишь в самый последний момент, когда Рита, придирчиво осмотревшись в зеркале, с деловой отрешенностью взглянула на часы, некая тень скользнула по маминому лицу.

…В лифте мы с Ритой не перемолвились ни словом. Она нескрываемо торопилась и прямо-таки взвивалась, когда лифт останавливался на промежуточных этажах. На улице я воспринимал ее уже как бы со стороны: молодая женщина, не имеющая ко мне никакого отношения, стройная и соблазнительная в своем джинсовом комбинезоне, светски претворившем идею рабочей спецодежды, ловко и повелительно обращалась со своим автомобилем, отпирала дверцу, протирала лобовое стекло, пристраивала дворники и боковое зеркальце. «Жигули» ластились к ней, как укрощенный зверь. Уже включив двигатель, Рита протянула мне из окна загорелую руку.

— У тебя чудесная мама, — сказала она на прощанье и тут же тронулась с места.

Некоторое время я стоял неподвижно, глядя вслед ее машине, исчезающей в перспективе вечернего лиловеющего переулка. Потом медленно пошел домой, чувствуя себя гораздо старше и умнее, нежели сегодня утром. Лифт, как всегда, гудел натужно и старательно, в его застекленных створках я ловил свое отражение. Ерошил поредевшие волосы и думал о том, что скрывать стыдливым начесом лысеющий лоб давно уже не имеет смысла.

1986

Женька не прорезывался и не возникал больше года, тем не менее Тахтаров тотчас узнал его голос в трубке. Еще бы! Женька был его лучшим стажером, нешуточные надежды на него возлагались, Тахтаров в разговорах с коллегами и начальством не раз признавал без обиняков: мы так не начинали. Теперь, впрочем, кто-нибудь из них имел основания ему заметить: ну мы и продолжали не так. Действительно, продолжением своему многообещающему дебюту в экономической науке Женька выбрал не вполне традиционное: защитившись, почти сразу же перешел на работу в одно весьма влиятельное ведомство, ни с экономикой, ни с наукой всерьез не связанное. Злые языки, понятно, язвили, вот вам и верность призванию, о котором на каждом углу шумели у них в институте; хороши ваши вундеркинды, нечего сказать. Тахтаров к этому язвительному хору не присоединялся, хотя в душе переживал Женькину измену болезненнее других; что ж, философски замечал он, карьера тоже чего-нибудь стоит, как-то мы чересчур пренебрежительно отзываемся о ее преимуществах и соблазнах, есть в этом что-то не вызывающее доверия. Хотя, быть может, были у этой снисходительности и свои основания, ведь Женька в свое время прямо-таки обожал Тахтарова, не скрывал, что гордится своею дружбой с ним, а не просто знакомством по службе, цитировал наиболее глубокие места из тахтаровских работ, известных разве что узкому кругу специалистов, не только что признания, но даже и достойного отклика не получавших. А Женька шпарил их наизусть, объявлял во всеуслышание, что именно тут скрыто спасение от многих наших хозяйственных неурядиц… Смешно, но мнением стажера, мальчишки-провинциала, Тахтаров, не признаваясь себе в этом, как-то особенно дорожил. Может, именно в силу совершенной Женькиной непредвзятости и отваги. Ведь не мог он, как всякий способный провинциал, тонко чувствующий ситуацию, не понимать, что идеи «шефа» не принадлежат пока еще к числу очень перспективных и повсеместно одобряемых. В общем, Женькиному звонку Тахтаров искренне и бескорыстно обрадовался, хотя из былых педагогических соображений постарался замаскировать свою радость мнимой ворчливостью.

— Совсем глаз не кажете, — произнес он с напускной иронией, — уж и не знаю, как это вы о нас вспомнили, чем, как говорится, обязаны…

— Ну уж неправда, я вас никогда не забывал, — весело отбрехивался Женька, — а уж как из Канады вернулся, так сразу о вас и подумал. Дай, думаю, позвоню Сергею Петровичу…

— Откуда, откуда вернулся? — Тахтаров почувствовал, что наработанная его насмешливость возрастного и некоторого иного превосходства мгновенно улетучилась, сам он из заграничных стран побывал однажды в Болгарии, о которой несколько месяцев потом не мог вспоминать без восторга.