Гарий Немченко - Отец

— Так, может, не откажете в любезности, Громов?

— В город я, — выдавил он, почти изнемогая. — Дружок меня там ждать будет… Человек один… Познакомиться…

— Что ж, тогда не настаиваю, — пожал Шидловский плечами. — Только мой вам совет: на эту штуку, — глазами стрельнул на карман бушлата, куда Громов, наконец, поллитровку определил, — налегайте не очень. Как раз, может быть, завтра у нас с вами работа — к Степан Никитичу объясняться пойдем…

И опять Громов замычал, и лицо прямо-таки повело, словно от нестерпимой боли.

— До завтра, Громов…

Он выдавил:

— Ыгы…

Вышел из магазина и бушлат на груди рванул, и жиденький шарф на шее раздергал…

С этим Шидловским у них закавыка вышла.

Когда отдали их управлению строить коровники в Микешине, Шидловский предложил сколотить комплексную бригаду побольше, да тем и обойтись. Начальству что — еще как согласилось: летом и своей работы полно, вся стройка, считай, летом, к зиме — вся сдача. Бригадиром сунул туда Шидловский его, Громова, сказав, что мужик надежный, что нянек ему, Громову, не надо, что даже и без мастера обойдется — не впервой. И он, дурак такой, сначала даже обрадовался: фронт большой, склад, договорились, под боком, никто под ногами болтаться, мешать тебе не будет.

Сначала оно и вправду пошло неплохо, хорошо даже, можно сказать, — до тех пор, пока плотники его да каменщики с местным народом не перезнакомились. Потому что тут растащиловка началась такая…

Попьют вечерком в какой избе самогону, а наутро, глядишь, тот хитрячок, что угощал, подъезжает к коровникам на телеге, если еще не на машине, спасибо, и без всякова-Якова начинает на нее кирпич накладывать, битый — в сторонку…

Какая-нибудь бабенка соленых огурцов принесет чашку — обратно с доской под мышкой идет.

Громов стал со своей бригадой и так и сяк — какой к черту хозрасчет при таком воровстве! — да только трудно у него получалось: его ребята давно что к чему понимать привыкли, а с новыми, что из разных бригад, как с бору по сосенке, — никакого сладу.

Эти по двое-трое все особняком, все отдельно, то ржут, то шушукаются, а бригадир подошел — молчок. Будто из часа в час то ж да про то ж: как полову́ю лагу или стекло — за самогон…

А Шидловский то ли пронюхал про это дело, то ли знал, что так оно и пойдет — воробей-то он стреляный, давно в прорабах, — только попиливать Громова стал: «Нехорошо!.. Непорядок!» Собрание в бригаде провел, всех стыдя и о рабочей чести говоря очень складно.

— Трудно вам, Громов, с таким народцем, — сказал, когда тот после собрания провожал его до машины, обговаривая работу на завтра. — Ой как трудно — понимаю… Не говоря уже об ответственности — совести никакой! Но ничего не поделаешь: помощи не ждите, на стройке сейчас завал… А за коровники за эти с нас со всех, как за наиглавнейший объект, голову снимут…

Тут как раз шифер завозить начали, в день по нескольку машин принимали.

И странную штуку стал Громов замечать: к вечеру шифера много, заметно штабельки вырастают, а к утру они вроде поменьше. Пересчитывать не пересчитывал — куда к черту пересчитать: где одна на одной лежат, а где в прислон составлены, — только с вечера как-то приметил: там травинку бросил на штабелек, тут щепочку, а где пакли шмоток прикрепил; если крайнюю шиферину взять — свалится пакля.

А утром и точно: ни травинки тебе, ни щепки на месте, а пакли шмоток на земле, и кто-то сапогом вдавил его в глину. Отовсюду понемногу, выходит, взято.

Дело уже к осени было, по ночам подмораживало. Громов увидел теперь подстывший след от грузовика, который вел к тем штабелькам, куда вчера самосвалы вовсе не подъезжали.

Неужели кто машинами грабит?..

Хотел он дежурство в бригаде установить — сторожа нанять нельзя было, отказали в управлении, — а потом плюнул: дежурный тут как придавит с вечера, так до утра, а ты себе ночью майся, об этом думай.

Последнее время он и так часто оставался в Микешине ночевать, один раз даже пропустил связь с Зубром с этим, Виталием Сергеевичем, а тут привез из дому подушку да старый бушлат, набил стружками матрац и поселился в маленькой бытовочке при коровнике — тут уже и пол был, и двери, только в окна сквозило: стекла в ту пору еще не вставили.

Первую ночь почти всю прислушивался, вставал раза три и в сапогах на босу ногу хозяйство свое обходил, и вторую тоже, но ничего такого подозрительного не слышал и не видел, а на третью — работы было днем через край — уснул как убитый; и почти под утро уже приснилось ему, будто приехали за шифером на машине и грузят, и будто он выскочил, да только догнать не смог.