Гарий Немченко - Отец

— Да нет, зачем — у цыганей.

— Ах, у цыганей!

— У них всегда есть. Специально держат, кому продать от болезни. Люди сколько раз покупали — раньше тройка была, а теперь пять рублей берут…

— Подорожала, значит? — прищурился Громов. — Вша?

И Богданов, невольно уничтоженный Громовым, жалкий, еле слышно выдохнул:

— Подорожала, знать, Иваныч. Знать, так.

Ну, что ты с ним будешь, со стариком?!

Громов крепко взял его за руку повыше локтя:

— Тебе в поселок по делу или чего? Будь другом, Степаныч, слушай. Не мог бы ты на час задержаться? С Артюхою посидишь, а я хоть выскочу, хоть с кем толковым…

Теперь старик перебил его:

— Затем и пришел.

— Как затем?

— А так, — сказал старик, пытаясь скрыть торжество. — Я без содержания взял. На недельку. Посижу, думаю, с Артемом Николаичем, со своим дружочком… Иванычу хоть руки маленько развяжу.

— Степа-ныч! — раздельно произнес Громов, ошарашенный. — Дед!..

Артемка сидел у него на левой, а правую он положил Богданову за спину, привлек на миг, так что все трое они оказались вместе, и старик, уже вступая в свои права няньки, сказал растроганно и вместе ворчливо:

— Ну-ну! Нельзя — с холодюки я!

Пока потом Громов торопясь переодевался, пока отыскивал невесть куда запропавшие портянки, пока из кармана в карман деньги перекладывал, лихорадочными отрывками ему вспоминалось то давнее теперь собрание, на котором он старика Богданова защитил и наконец-таки обрезал Шидловского…

Перед этим он дал слабину, поставил-таки крючок на той бумажке, по которой списывались материалы, пропавшие в Микешине, и сам себя за эту свою подпись возненавидел, ходил потом туча тучей. А тут как раз и открытое партсобрание. И ничего бы, может, на нем не произошло, если бы Шидловский на трибуну не вылез, если бы походя не затронул Богданова… Складно, уверенно, как всегда, говорил об экономии в управлении, о долге каждого рабочего беречь государственную копейку. И с такой все это душевной болью, что в конце концов, подавшись в залу, на шепот перешел: «Макара Степановича Богданова все знаем?.. Все. И все его любим. Во многом пример берем. Только в одном — по-свойски должен предупредить — брать не следует: что ни конец смены, он под мышку дощечку, а то и две. Оно и малость вроде бы…» Что-то такое.

Громова, когда Шидловский говорить про Богданова начал, все сильнее и сильнее распирало изнутри, схватило в конце концов так, что ни вздохнуть; казалось, что-то не выдержало бы в нем, лопнуло, разлетелось на части, если бы вдруг не крикнул с места, даже не крикнул — проорал, задыхаясь:

— Труженик!.. А ты долбишь!

Люди потом друг другу рассказывали, что весь зал вздрогнул, когда его, Громова, прорвало… Он и сам напугался: как с кручи — в воду. Но остановиться уже не мог — водоворот крутил Громова, только держись…

— Н-не понимаю вас, — сузив маленькие глазки на аккуратном личике, медленно сказал, наконец, Шидловский.

А клокотавшее в Громове снова плеснуло через край.

— Сам шифер в Микешине украл, а я потом липу тебе подписал, это понимаешь?!

Опешивший председатель собрания уже добивал об опустевший графин карандаш: «Товарищи, товарищи… Кто украл, о чем речь, почему с места?..»

Шидловский руками развел.

— Товарищ, вероятно, перед собранием слегка «это самое»…

И Громова подкинуло в третий раз:

— Трезвый, думаешь, никто тебе, гаду, уже и правду не скажет?!

И вдруг… Громов тогда чуть не заплакал, потому что кто-то из старичков первый вдруг крикнул: «Правильно, Коля!»

И эти, комсомолята, тоже вдруг: «Дайте Николаю Ивановичу — пусть скажет!..»

А он бы тогда уже и под пыткой ничего не сказал — весь вышел.

Да главное, видать, было уже сказано, потому что Шидловский вдруг схватился за сердце, потом на виду у всех торопливо отвинтил крышечку от жестянки с валидолом, сунул в рот белую таблетку и, держась за спинки стульев, покачиваясь, не в зал пошел, а за президиум, куда-то за сцену… Потом-то уж, когда якобы из-за болезни сердца Шидловский уволился, в управлении стали открыто говорить, как он ловко на трибуне прикинулся, но тогда, на собрании, разговор, конечно, поневоле стих, когда начальник управления начал тут же вызывать «скорую»…

Ожидалось, что разговор, так неожиданно начатый Громовым на собрании, состоится, когда Шидловский поправится, но тот смог-таки уволиться тихой сапою, и начальник управления, намекая на бывшее руководство Громова, как-то однажды сказал ему один на один: