Дмитрий Стахов - Сон в начале века

И Смиренина родила второго парня дома.

Второму мужу Смирениной ждать бы Смиренину с детьми в Торонто, продолжая наваривать и наваривать, а он — наивняк! — приехал за ней и был повязан прямо в аэропорту: один из его западных, легальных компаньонов, любитель честной игры, поинтересовался: куда это все-таки уходят средства?

Конфискацию по суду и последовавшую вскоре быстротечную смерть второго мужа — не иначе как у него были серьезные завязки и кто-то не хотел, чтобы второй муж рано или поздно разговорился, — Смиренина пережила спокойно. Она вернулась в ту же самую контору — машинка уже была заменена на компьютер, но это Смиренину не смущало, — жила в той же самой квартире первого мужа. Светка появлялась часто, а зависть ее, совершая новые и новые метаморфозы, была теперь завистью к трудной судьбе Смирениной.

В один из дней Светка появилась с букетом ромашек и двумя большими пакетами томатного сока, с картошкой и хвостом зеленого лука. А еще Светка принесла западный журнал, с огромным риском украденный из библиотеки, на развороте которого был запечатлен эпизод процесса над вторым мужем Смирениной.

Светка отнесла букет, картошку и хвост лука на кухню, а журнал положила, предварительно развернув, перед Смирениной.

Смиренина, вместо узоров ковра, водила пальцем по лицу слушающего приговор мужа, Светка жарила картошку, с шумом пила томатный сок, грызла лук, а в дверь вдруг позвонили. Утирая губы, Светка пошла открывать: на пороге стоял элегантный негр с тем же самым журналом, что лежал перед Смирениной.

— Вам кого? — грубо спросила Светка: она не любила негров.

Это был тот самый западный компаньон, заложивший мужа Смирениной.

Бедняга, он не подозревал, что его интерес, продиктованный желанием помочь, организовать дело так, чтобы деньги не уходили впустую, приведет к таким последствиям: неделю назад, подъезжая к Мюнхену, он из передачи местного радио узнал последние новости по нашумевшему делу и, в частности: тот, кого он заложил, уснул последним сном.

Гюнтера накормили картошкой, напоили соком. Потом он уехал, захватив с собой Светку. Смиренина, баюкая малыша, подошла к окну: с крыши гаража сдирали кровлю, листы с треском ломались, малыш хныкал.

Кровельщики никак не могли закончить работу.

Гюнтер стал появляться. Бывало, что его посещения совпадали со Светкиными: тогда Светка фыркала, вытаскивала Смиренину в другую комнату, где, рискуя разбудить малыша, шипела: понимает ли Смиренина, кто этот Гюнтер, что этот Гюнтер наделал, знает ли она, что за такие дела полагается?

Смиренина кивала: она все понимает, она все знает.

У Светки возникла идея охмурить Гюнтера — ошибся бы тот, кто подумал: чтобы отвести соблазн от подруги, — но идея провалилась. Смиренина-то продолжала, несмотря на все перипетии судьбы, юнеть, даже бедра ее становились бедрами подростка, а Светка раздавалась, и Гюнтер напрямик заявил ей, что она не в его вкусе.

— И кто же в твоем вкусе? — тряся от обиды головой, задала Светка бессмысленный вопрос.

«Форд» Гюнтера стоял как раз рядом со входом в метро. Прохожие — хмурые вечерние люди — могли бы завидовать Светке, но сама она, в который раз, понимала: завидовать надо Смирениной, этой дряни, у которой нет ничего святого, раз она привечает убийцу — да-да, убийцу! — своего второго мужа.

Гюнтер дал денег на устройство малыша в такие ясли, где на пятерых детей приходилось по три нянечки, дал денег на устройство сына Смирениной от первого брака в школу, где учились самые-самые сливки, где обучали сразу пяти языкам и семнадцати наукам, да кормили сытными завтраками. Начал дарить Смирениной подарки, и не какие-нибудь тени для ресниц или колготки!

— Ты с ним спишь? — шипела Светка на Смиренину. — Спишь с этим черным?

— Нет еще... — отвечала Смиренина, отвечала правду и удивлялась: «А почему, собственно, не сплю? Непонятно!»

Да, это было непонятно. Хотя — здесь дело было в Гюнтере, а его поведение можно было бы объяснить, и то приблизительно, лишь выстроив перпендикуляр долженствования к оппозиции мистическое-рациональное. По-видимому, Гюнтер чувствовал себя обязанным поступать так по отношению к Смирениной и ее детям: возможно, именно так в таких же ситуациях поступали его далекие предки в далекой пустыне Калахари — Гюнтер был единственным, и этим он гордился, с готтентотскими корнями на всю Западную Европу.

Если же серьезно — Гюнтер был просто хорошим и очень честным человеком, его потряс чудовищно суровый приговор, потрясла смерть бывшего компаньона, которого он видел всего-то лишь пару раз и который произвел на него самое благоприятное впечатление, потрясли царившие в стране нравы. Гюнтер не мог поверить — да так и не поверил, — что покойный компаньон сознательно организовал эту аферу, что смерть его была естественной. Гюнтеру смиренинский второй муж виделся чуть ли узником совести, а вовсе не крупным аферистом.