Дмитрий Стахов - Сон в начале века

В мерцающем блекло-желтом свете я стоял на круглой площадке, от которой во все стороны расходились коридоры. В какой пойти, где искать этого Верховного мага? Я решил положиться на случай, шагнул в тот коридор, который был прямо против меня, и попал в лабиринт.

А через пару шагов, через один поворот, я наступил на человечьи кости: проломленный череп, сломанная берцовая, подавленные ребра. Рядом с костями валялся кол — да-да! точно такой же кол, как и тот, что я держал в руках! — а на каменной стене теснились бурые — не иначе писали кровью того, кому эти кости принадлежали, — цифры: год, число, месяц, день. И мне все стало ясно: не я первый спускался сюда, чтобы разобраться с Верховным. А когда я пошел дальше, то кости стали попадаться все чаще и чаще. И вот, за ближайшим поворотом, послышалось приглушенное чавкание. Это был он, Верховный маг, маленький сухонький человечек с длинным печальным носом, темными, глубоко посаженными глазками, который сидел на корточках над чьим-то распростертым телом и обгладывал предплечье.

— Долго же ты шел! — сказал он, на меня не глядя. — Я уж и заждался! Кетчуп принес? Не могу я так, без соли, без приправ, без соусов!

Не зная, что ответить, я промолчал. И тогда Верховный маг посмотрел на меня и увидел кол в моих руках.

— А! — он, кривоногий, сутулый, кадыкастый поднялся. — Так, значит...

А я все молчал.

— Значит — конец? — спросил Верховный маг. — Значит течение моей жизни сейчас прервется? — на его глазах проступили слезы, он сплюнул в сторону, покивал плешивой головой, а потом зашипел, захрипел, шея его раздулась, лицо посинело, и он жестами начал показывать, что задыхается, что ему нужна помощь, что он подавился то ли хрящиком, то ли чем-то еще. Я в самом деле бросился ему на помощь, да вот кол, будь он неладен: я держал его перед собой и проткнул этим колом Верховного насквозь!

— Эх ты, герой! — произнес Верховный с укором, и из его горла выскочил именно хрящик.

Когда я выбрался из хода к центру земли, изможденный, грязный, голодный, то увидел, что вокруг, на алмазном кольце, выстроились люди с секретного аэродрома, все с флагами, транспарантами, в первом ряду — девушка, и мы поцеловались, а ее отец и мать накрыли нас знаменем и благословили. И ход к центру земли закрылся навсегда, и незамутненность родилась в моей душе. А люди с секретного аэродрома разом выстрелили из табельного оружия, и грохот поднялся страшный, но и он не мог заглушить шум двигателей идущего на посадку самолета.

— Это самолет выслали за тобой акционеры редкоземельного комбината, — пояснил отец девушки. — Когда ты вышел на бой с магами, я отправил им радиотелеграмму: мол, ты здесь! Отправил, и генератор накрылся...

Все поспешили на летное поле. Из самолета вылез мой самый надежный помощник, поздравил с тем, что я жив, предложил все-таки полететь дальше. Дела действительно не ждали. Мы с девушкой забрались в самолет, мой помощник дал всем мужикам с секретного аэродрома по пачке сигарет и по фляжке с коньячным напитком, а всем женщинам по упаковке печенья, девушка крикнула матери: «Я за тобой пришлю!», и мы не мешкая тут же взлетели. Вот так закончилось это мое путешествие, и вот так, дорогие мои, я обрел свою горячо любимую супругу!»

И так Половинкин-второй подгадал свой рассказ, что с последними словами процессия гостей с хозяином во главе подошла к дому. А из дома, ко всем к ним, по ступеням, от колонн, сбежала его молодая жена и радостно обняла слезшего с сиденья электромобильчика мужа.

— Только что звонила мама! — громко сообщила она. — Мама задержалась в городе, у парикмахера и массажиста. Обещала приехать к ужину!

— Я очень рад! — сказал Половинкин-второй внезапно дрогнувшим голосом. — Очень рад! — и предложил гостям до ужина развлечься настольными играми.

Часть гостей стала продвигаться к расставленным в тени портика игорным столам и рассаживаться, а другая окружила стол с рулеткой, и из-за плотно сдвинутых спин донеслись бодрый голос крупье и щелканье шарика. Но Половинкина-первого ни карты, ни рулетка не привлекали: он смотрел на молодую жену Половинкина-второго и не мог сдвинуться с места. Подозрения, появившиеся у него в самом начале рассказа, крепли, и крепли и Половинкин-первый пробрался почти вплотную к молодой жене Половинкина-второго.

— Дочка! — сказал он ей на ухо, тихо и торжественно. — Это я, твой папа!